— Тссс… — пригрозил Николай, — с тобой потом.

В квартире загромыхали выстрелы, охранник взвыл громче. Пушка плотного наконец перестала качаться и нашла себе мишень. Грохнул выстрел — мощно, словно из дробовика, комната затуманилась пороховым дымом. Посланец Босха ругнулся и выстрелил еще раз, и стоя вполоборота к двери, успел еще довольно улыбнуться, прежде чем ответный выстрел пробил ему шею. Пистолет выпал из разжавшихся пальцев и брякнулся на пол. Плотный, тяжело заваливаясь на спину, уперся в дверной косяк и медленно сполз по нему. Пальцами одной руки он щупал у себя под подбородком, хмуро и сосредоточенно, как больной ангиной в начальной стадии проверяет, не опухли ли гланды. Вторая рука при этом пыталась дотянуться до пистолета, но попытка эта была обречена на явную неудачу. Из глубины комнаты больше не стреляли, и царила там кладбищенская тишь. Рука плотного отпустила горло и, как дохлый краб, шлепнулась на ковер, открыв взору зрителей кошмарного вида дыру как раз на месте одной из искомых гланд.

— Все. — Сказал Стрый, — отстрелялись.

— Пойти, посмотреть?

Стрый мотнул головой, нет, он не хочет лезть под пули и клыки их недавнего пленителя.

— Да мертвы там уже все! — сказал Николай, — а, впрочем… Кобольд, пошел туда!

Тот замотал головой, точь-в-точь как Стрый. Васютко вынул нож и показал его Кобольду. Диковатые руны на лезвии страшно мерцали. Драгдилер сглотнул и на подгибающихся ногах зашагал вглубь собственного дома, который, как известно, крепость. Только в данном случае эта крепость была захвачена врагом. На пороге большой комнаты Кобольд остановился и жалобно оглянулся на напарников. Лицо его было белее мела, и выглядел он до того жалко, что напомнил Николаю начинающего детсадовца, брошенного родителями в коридоре садика. В глазах вопрос — неужели мне идти туда, в эту кричащую жесткую детскую стаю, куда меня наверняка не примут, и где скорее всего сразу же навешают тумаков.

— Иди-иди! — сказал Стрый.

И Кобольд вошел. Лицо его, обращенное в комнату, было лицом человека, решившегося на единственный и последний в своей жизни геройский поступок. С таким лицом заслоняют собой амбразуры и кидаются под танки. Постояв, он решил, что наверное все же лучше быть живой дворняжкой, чем мертвым львом, и махнул рукой, заходите, мол.

В квартире находилось три трупа. Сектант полусидел, привалившись к двери в соседнюю комнату. Пистолет он держал в одной руке, а другую нежно, с виду, держал охранник, скорчившийся рядом. Очень мягкая хватка, если бы не струйки крови, все еще капавшие с запястья. В голове полуволка имелись три дырки, которые начисто стерли с лица убитого всякое выражение. Правая лапа охранника цеплялась за спинку кожаного кресла и была наполовину отъедена. Ковер почти полностью утратил жизнерадостную голубизну и теперь представлял собой фантазию в багровых тонах. Николай осмотрел руку, спросил Кобольда:

— Где… это?

Тот пожал плечами — откуда, мол, знаю.

— А что это за тварь, вообще?

— Да не знаю я! — сказал драгдилер. — Откуда! В димедроле завелась, жрала его, росла на глазах. Я ее уж выкинуть собрался, но тут этого нелегкая принесла, — он покосился на полуволка.

Николай поднял пистолет плотного — длинный, блестящий, судя по всему «Дезерт игл», ничего удивительного, что так громыхал. Стрый взял оружие сектанта — обычный ПМ. Пороховая гарь потихоньку выметалась сквозняком в коридор. Внутреннее стекло в окне была разбито и осколки его слюдянистыми лужицами лежали на ковре. Посвистывал неприятный ветерок.

Кобольд стоял в стороне, косился то на трупы, то на стоящих рядом напарников. Ругал себя за то, что не сообразил сразу взять пистолет — против огнестрела что бы они поделали?

— Что же получается? — спросил Стрый, — и вправду сектанты на бандитов накинутся? Так это ж бойня будет!

— Не наше дело… — откликнулся Николай, — все равно скоро Исход.