Избранные уставились друг на друга.

Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:

— Ба, знакомые все лица… Это ж, тут и Севрюк есть, колдунишко!

— Что же получается, — сказал Николай Васютко, — мы все за одними и теми же гонялись, что ли?

— И ни одного не убили, заметьте, — произнес Рамена, — даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.

Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену ей пришла нездоровая оживленность.

— Так вот что я думаю, — негромко сказал Каночкин, оглядывая своих солдат. — Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, — он похлопал по списку для наглядности, — ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.

— Чистые демоны! — сказал Рамена громко. — У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.

— Ладно, — произнес Босх, — жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, бронники — тоже. Проблем не возникнет.

Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и действительно казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.

— Я знал, — тихо и плаксиво проскулили Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей, обращаться с которой полагается крайне осторожно. — Эта секта, новая секта…

— И хорошо, если только у нас, — молвил брат Рамена-нулла.

9

— Это я, — сказал Мартиков. — Да собственно, вы меня знаете.

Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, обыденно висящему на спинке стула.

— Незачем! — поспешно сказал Мартиков, — больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.

— Это же он! — крикнул журналист. — Тот оборотень.

— Тот, не тот, — бросил плотный, похожий на отставного военного, — чего ж он сюда приперся?

Третий — субтильный бледный юнец медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:

— А говорил, «ну оборотень, ну и что»…

Парень только качнул головой неопределенно.

— Послушайте, — произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно, он скорее лаял, низко, грубо. — Вам лучше сразу оставить ваши страхи, я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия, но… я был когда-то совсем другим.

— Что он там лепечет? — резко спросил бывший солдат, — ну и паскудная тварь…

Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в руках себя держал.

Полуволк вздохнул утробно, переступил массивными лапами, безжалостно пятная грязью линолеум пола Владовой квартиры.

— Может, не будем так, на пороге?

— Как у него получается говорить с такой челюстью? — спросил юнец из дальнего конца комнаты.

— Постоишь, — бросил Владислав, — не каждый день, знаешь ли, принимаешь в гости оборотня, тем более, всего в такой грязище.