Изменить размер шрифта - +
В городе до сих пор такие встречаются, правда все реже и реже.

    Прогулявшись минут пять, я наконец сообразила, что совершенно не представляю себе, где искать выход. Более того, я вообще никак не могла сообразить, куда попала.

    Здесь было безлюдно. Для Васильевского – неудивительно: тут встречаются необитаемые места.

    Но все же мне стало тревожно. Дорожка, по которой я шла, внезапно сделалась сырой, как будто я очутилась посреди болота в густом лесу. Еще одна странность, потому что, хорошенько оглядевшись по сторонам, можно было увидеть и решетку, и совершенно нормальную улицу за ней.

    И вдруг мне в нос ударил отвратительный запах больничной еды, и тотчас я поняла, куда угодила: это больница «Скорой помощи», «Ленинка», куда привозят людей «с улицы» – пострадавших в несчастных случаях и бомжей.

    Я заметалась в поисках выхода, и тут-то до меня дошло, что выхода нет. Рассудком я понимала: где-то здесь должна, просто обязана быть маленькая калитка, через которую люди вполне официально покидают больницу. Наверняка имеется и подъезд для машин «скорой».

    Но их не было. Я очутилась в ловушке.

    Положившись на судьбу, я покорно зашагала по сырой дорожке. Скоро болото, сочившееся из кикиморных топей глубоко под землей, закончилось. Я оказалась на лужайке. Вход на нее обрамляли две гипсовые урны, одна из которых содержала в себе клумбу, заросшую сорняками, а другая была забита окурками и банками из-под пива.

    На лужайке стояли две скамейки, и на них сидели больные в безобразных халатах.

    Я хотела спросить их, где выход, но они глядели на меня с первобытной жадностью, как моряки, которые несколько месяцев не видели женщины, и потому я поскорее миновала их.

    Краем глаза я видела, что один все-таки встал и потащился за мной. У него было перебинтовано лицо, а глаза поблескивали тревожно и ненасытно.

    Я остановилась и резко повернулась к нему.

    – Что вам угодно?

    Он замычал. Говорить он не мог из-за повязки.

    – Послушайте, – сказала я, – я всего-навсего заблудилась. Это ведь учреждение? Я ищу приемный покой.

    (Я сообразила, что из приемного покоя наверняка ведет какой-нибудь выход.)

    Вместо ответа он взял меня за руку, и тут, по прикосновению, я его наконец узнала.

    – Боже мой! – сказала я. – Эдуард! Что с вами случилось? Где ваше лицо?

    Он глухо заухал – засмеялся под повязкой – и провел пальцами по моей щеке.

    Я поняла, что гляжу на него во все глаза и глупо улыбаюсь. Более чем неуместно, учитывая место и обстоятельства нашей с ним встречи. Но зато теперь, когда мы получили подтверждение, такое ясное, такое прямое, я больше не сомневалась в своей удаче.

    Я нашла.

    Я дождалась.

    Как я теперь жалела времени, потраченного на «интересных мужчин»! Все это время я могла израсходовать на себя, на то, чтобы стать лучше, красивее, умнее. Вместо того чтобы переживать из-за их выставок и поэтических сборников, отвергнутых пятью издательствами, я могла бы путешествовать, читать хорошие книги, фотографировать кошек на улицах.

    Ничего, сказала я себе, теперь-то я наверстаю упущенное.

    – Эдуард, – сказала я, – как вы относитесь к фотографированию кошек на улицах?

    Он сел на корточки и написал на земле спичкой: «Я счастлив».

Быстрый переход