Тело Престера Джона покоилось там, готовое к торжественному погребению, и канцлер короля отец Хелфсен приказал зажечь Хайефур на башне каменной церкви в Вентмуте, что делалось только во время войны или в дни великих событий.

Немногие из живущих могли вспомнить, когда в последний раз загоралось пламя на могучей факельной башне.

Хелфсен также распорядился подготовить огромную яму в Свертских скалах, на мысе к востоку от Эрчестера, возвышавшемся над Кинслагом — овеваемой ветрами вершине горы, где находились шесть занесенных снегом могил шести почивших королей Хейхолта. Земля промерзла и не годилась для такой работы, но рабочие были так горды возложенным на них поручением, что стоически переносили разреженный воздух и лопающиеся жилы — воистину им было поручено великое дело.

Прошла большая часть холодного месяца дженевера, прежде чем земляные работы были завершены и яму покрыли обширным тентом из красной и белой парусины.

Приготовления в Хейхолте проходили гораздо быстрее. Четыре кухни замка дымились как литейные мастерские, пока орды вспотевших поварят носились туда-сюда, приготовляя погребальные печенья, мясо, хлеб и праздничные облатки.

Сенешаль Петер Золоченый Кубок, маленький свирепый человек с желтыми волосами, являлся одновременно повсюду, как ангел мщения. С одинаковой легкостью он пробовал похлебку, кипящую в больших котлах, искал пыль в щелях на Великом столе, почти не имея шансов на успех, так как это находилось в компетенции Рейчел, и отпускал чудовищные проклятия вслед бегающим слугам. Никто не мог спорить с тем, что наступил звездный час сенешаля.

Прибывшие на похороны собрались в Хейхолте из всех земель Светлого Арда.

Скали Острый Нос из Кальдскрика, нелюбимый кузен герцога Изгримнура, прибыл из Риммергарда, захватив с собой, десять подозрительных густобородых родственников. Приехали главы всех трех царствующих домов, правящих Луговыми Тритингами. Как ни странно, члены враждующих кланов отложили на время раздоры и прибыли вместе — дань уважения к королю. Говорили даже, что когда весть о смерти Джона долетела до тритингов, пограничные стражи всех трех кланов сошлись у границ, которые они так ревностно охраняли друг от друга, и, горько рыдая, пили всю ночь за упокой своего короля.

Из Санкеллана Магистревиса, герцогского дворца в Наббане, герцог Леобардис прислал своего сына Бенигариса с колонной легионеров и закованных в броню рыцарей. Когда они высаживались с военных кораблей с наббанским Золотым зимородком на парусах, толпа на набережной восторженно ухала. Несколько вежливых приветствий получил даже Бенигарис, гарцующий на своем сером коне, хотя в толпе шептали, что если это племянник Камариса, величайшего рыцаря эпохи Джона, значит, он пошел не в дядю, а в отца. Камарис был могучим, высоким человеком, по крайней мере так говорили те, кто был достаточно стар, чтобы помнить его, а Бенигарис был, по правде говоря, толстоват. Впрочем, прошло уже сорок лет с тех пор, как Камарис са-Винитга пропал в море, и молодежь подозревала, что его особенная стать родилась в позднейших рассказах стариков.

Другая большая делегация, только немногим менее воинственная, чем отряд Бенигариса, тоже прибыла из Наббана. Сам Ликтор Ранессин приплыл в Кинслаг на прекрасном белом корабле, на лазурном парусе которого светились Белое древо и Золотая колонна Матери Церкви. Толпа на пристани, которая приветствовала Бенигариса и наббанайских солдат не особенно бурно, видимо, в память о тех днях, когда Эркинланд соперничал с Наббаном за господство, встретила Ликтора громкими восторженными криками. Собравшиеся на причале ринулись вперед, и потребовались совместные усилия стражи короля и Ликтора, чтобы оттеснить их от корабля; несколько человек в давке упали в ледяные воды залива, и только своевременно оказанная помощь спасла их от неминуемой смерти.

— Это не совсем то, чего бы мне хотелось, — прошептал Ликтор своему молодому помощнику отцу Динивану.