Но пока Теодор и Микос не решили, останутся ли в Стамбуле или вернутся в свою Паргу.

Навещать дом султан не стал: во-первых, все сразу узнали бы, кто там живет, во-вторых, многовато чести даже для отца Ибрагима. Хатидже со свекром не встречалась, Микоса видела лишь издали, а о доме имела смутные представления. Но посещения Ибрагимом родных встречала с пониманием, хотя муж не говорил, что ездит часто.

Так вот в чем дело, вот в чем секрет!

И вдруг мелькнула мысль, что это подделка, ловкая подделка под почерк Ибрагима, это не так трудно, есть умельцы, что способны подделать тугру – личный знак – самого султана, хотя за это полагается смерть.

Снова развернула письма, читала и перечитывала, обливаясь слезами. Нежность, любовь, намеки на испытанные ласки и ожидание новых… бесконечные поэтические сравнения… Женщина умела красиво описать свое ожидание, свою тоску, а мужчина отвечал так, что замирало сердце. Он был влюблен всем сердцем, его письма показывали, как рвется сердцем к возлюбленной, как тоскует, как все мысли занимает она и только она…

Ибрагим никогда не писал таких писем самой Хатидже, никогда. Его письма были хороши, веселы, ласковы, приятны, но не более. «Возлюбленная Хатидже Султан»… «Дорогая Супруга»… Разве это можно сравнить с «Госпожой Душой и Любимой» и «Госпожой Совершенством-Хатун»?

Служанка, заставшая Хатидже Султан в слезах, ахнула:

– Госпожа, что случилось?!

Та помотала головой, поспешно сворачивая письма в один тугой свиток и снова перевязывая ленточкой:

– Нет, ничего, просто тоскую по мужу.

– Ибрагим-паша скоро вернется, совсем скоро.

– Прикажи подать носилки.

– Госпожа желает съездить к валиде-султан?

– Нет. Да. Потом скажу, пусть приготовят.

Хатидже задумалась. Карета султанской сестры слишком заметна, чтобы просто проехать мимо заветного дома, к тому же она не выезжает без сопровождения, значит, все узнают, что она там побывала. А если приедет, что скажет? Я хочу посмотреть на счастливую соперницу?

Нет, Сана права, ехать можно только к валиде. Желание поплакать, обхватив руками материнские колени, как в детстве, было столь велико, что несчастная женщина даже переодеваться для поездки не стала, только накинула парадное покрывало.

Только бы у валиде никого не было, потому что видеть даже Махидевран или своего любимца Мустафу она не смогла бы, и показывать кому-то свои слезы тоже.

На счастье Хатидже Султан, валиде сидела одна, она изумилась, увидев дочь в неурочный час:

– Что-то случилось, Хатидже?

Радуясь, что сумела не плакать и никого не встретила по пути, Хатидже кивнула:

– Мне нужно поговорить наедине.

– Слушаю, доченька.

Неужели что-то с сынишкой? Бедная девочка, сколько страданий выпало на ее долю. Смерть первого мужа, смерть первого сына… Хорошо хоть с Ибрагим-пашой у них прекрасные отношения, любящий супруг единственный, кто, кроме матери, может своей любовью поддержать Хатидже.

Но матери казалось, что ее брак не столь уж счастлив, каким выглядел сначала. Понятно, молодая женщина ревнует мужа к службе, валиде даже сына просила не занимать все время Великого визиря делами, чтобы его больше оставалось для молодой жены. К счастью, Хатидже снова забеременела и родила. Инш Аллах, будет еще один сын, все наладится. Хатидже заслужила свое счастье, она так мужественно вела себя во время бунта янычар.

Убедившись, что дверь закрыта, а хезнедаруста на страже их покоя, Хатидже вместо слов просто протянула матери злополучные письма. Та приняла, настороженно косясь на дочь. Сначала читала с легкой улыбкой, которая тут же сползла с лица. Чем дальше скользили по строчкам глаза, тем мрачней становилось красивое лицо Хафсы.