Прибытие Джимми и Джейн вызвало чудовищную суматоху: полицейские машины подавали короткие сигналы своими сиренами; «бьюик» Джейн медленно продвигался по дороге, охраняемой с обеих сторон цепью полицейских в полной форме, а за этим оцеплением бесновались и орали сотни репортеров и фотографов.
— Желаешь сделать заявление? — спросил Паз, когда они въехали в подземный гараж. — Рассказать по национальному телевидению о том, что происходит в городе Черной Магии?
Джейн сидела, опустив голову и напевая тихим и низким голосом нечто ритмичное, вроде стихов. В руке она держала пластиковый пакетик, содержащий примерно унцию коричневатого порошка. Запустив в пакетик пальцы, Джейн ворошила и перетирала этот порошок. Потом она сунула два пальца, испачканные порошком, себе в рот.
Лейтенант Посада сгреб Паза возле лифта, когда они с Джейн вышли из кабины на шестом этаже. Обычно загорелое лицо лейтенанта стало теперь цвета старого бетона, а выражение, в обыденной жизни неизменно глупое, стало крысиным. Так выглядит мордочка крысы, угодившей в ловушку.
— Что за дьявольщина происходит, Паз? И где ты, черти бы тебя побрали, все это время был?
— Был я на обеде, а потом совершил прогулку на катере с очаровательной леди. Эта леди утверждает, что она может разрешить нашу проблему.
Посада уставился на Джейн. Он уже был уведомлен по радио копами, которых он направил на поиски Паза, но сама мысль ввести в дело постороннее, причем цивильное, лицо, которое может тоже стать заложником, привела его в состояние ступора.
— Что вы намерены делать? — спросил он, наконец обращаясь к Джейн.
— Я полагаю, что детектив Барлоу отравлен африканским психотропным ядом. У меня с собой противоядие. Но мне необходимо подойти к Барлоу совсем близко, — ответила Джейн.
— Он потребовал хлеб и вино, — сообщил Посада. — Вообразил себя Иисусом Христом или черт его знает кем. Может, вы отнесли бы ему это. — Он помолчал, словно озаренный некоей спасительной мыслью. — А нельзя ли положить… м-м, противоядие в вино?
— Нет, я должна находиться там.
— Вам придется написать соответствующее заявление.
— Буду рада сделать это.
Понадобилось еще некоторое время, чтобы написать заявление, приготовить поднос и втолковать тем, кто вел переговоры с заложниками, что они должны впустить гражданское лицо, женщину, в комнату с вооруженным безумцем. Пока все это согласовывалось, к ним из офиса сквозь шум в коридоре доносился голос, заглушаемый запертыми дверьми, но тем не менее слышный и совершенно разборчиво произносивший следующие слова: «…и цари земные, и великие люди, и люди богатые, и главный вожак Христос, проклятый сукин сын, и ввергнуты будете во ад, черные ублюдки, агнец, говорю вам, агнец белый, и горы обрушатся на вас, грядет, говорю вам, день судный, гнев агнца покарает вас, сидящие на тронах, и никто не избежит гнева, и кто сможет пережить его…»
— Так он вещает уже несколько часов без остановки, — сказал руководитель переговоров. — Вот посмотрите на этот экран.
Оказалось, что техники смогли протянуть тонкий, словно волосок, кабель сквозь потолочное перекрытие, а крохотная линза на конце этого кабеля передавала четкое изображение офиса начальника полиции.
Хортон сидел в своем кресле, за своим столом, руки его были прибинтованы белым медицинским скотчем к подлокотникам кресла, таким же скотчем был закреплен пистолет, дуло которого упиралось Хортону в воротник мундира, заклеен был и рот шефа. Глаза его были закрыты. |