|
«Успокойся, — приказал он себе. — Успокойся и вытолкни этот сгусток тьмы из своего сознания. Тьма — это злоба, а злоба приносит только вред». Он провел языком по губам, почувствовал ссадины и вкус крови.
Но он не в силах был усмирить бешеный стук своего сердца и кипение мыслей в мозгу.
Он быстро зашагал вниз по склону, спускавшемуся к Стиллевельду. И все время видел перед собой Герта Вильера, неподвижного и равнодушного, как истукан, и его огромные руки, плашмя лежащие на столе.
— Успокойся, — с силой приказал он себе и остановился.
Медленно, очень медленно пламя злобы начало спадать. Он, казалось, чувствовал, как оно вытекает из его тела. На смену злобе пришла тяжелая печаль. Все снова стало простым и ясным. Но какая это была безнадежная, безрадостная ясность! Она причиняла боль, однако с этой болью уже можно было жить.
Он свернул на проезжую дорогу, которую Сумасшедший Сэм окрестил Большой улицей, и пошел вдоль темных хибарок. Как ему в темноте найти свой дом? Он помнил только, что это где-то в самом конце улицы.
Но искать не пришлось. Дверь дома была распахнута настежь, и на пороге, спиной к свету, стоял проповедник.
— Это ты, Ленни? — позвал он.
— Я.
— Мы уже беспокоились, — проговорила мать, выглядывая из-за плеча проповедника.
Ленни шагнул через порог и прикрыл за собой дверь. Обернувшись к матери, он заставил себя улыбнуться.
— Ты почему еще не легла? — спросил он с шутливой строгостью.
Тревожная складка на лбу у проповедника разгладилась, улыбка тронула его губы. Он протянул руку к щеколде.
— Значит, все в порядке, сын мой?
— Да, отец.
— В таком случае, пожелаю вам спокойной ночи. Тебе надо отдохнуть, Ленни. А завтра поговорим. Спокойной ночи, сестра.
Он шагнул в темноту и затворил дверь.
— Какой у тебя усталый вид, — сказала его мать.
— Почему ты до сих пор не спишь, мама?
— Надо же было тебя дождаться.
Ленни обнял ее за плечи и прижал к себе.
— Там все хорошо обошлось? — спросила она.
— Да. Вильер хотел знать, что я намерен здесь делать.
— И ты ему сказал?
— Да.
— И все обошлось благополучно?
— Да, мамочка… Иди-ка скорее спать. Ты на ногах не стоишь от усталости.
Старуха показала в угол, где на полу была постлана постель.
— Мы с Мейбл ляжем тут. А ты в спальне на кровати.
— Ни в коем случае, — твердо сказал он. — На кровати ляжешь ты. А здесь — я. Где Мейбл?
— Она так устала, что прилегла на кровать, да и заснула. Сейчас я ее разбужу.
— И не думай даже. Иди и ложись. А я буду спать здесь.
Неодобрительно покачав головой, старуха ушла в спальню. Она не могла примириться с мыслью, что он будет спать на полу. Образованный человек! Джентльмен из Кейптауна! Ну, как это можно? Другое дело они с Мейбл… Она бы еще поспорила с ним, но у него в углу рта вдруг появилась такая твердая черточка, и взгляд вдруг стал такой твердый… Он тоже пошел в спальню и забрал оттуда свой чемодан.
— Спокойной ночи, мама, — сказал он и притворил дверь.
Старуха укуталась в одеяла, но ей и без них было тепло. Это тепло было у нее в сердце. Сын вернулся домой. Он спит в соседней комнате. Слава богу, в доме опять есть мужчина. А в семье — глава. А то сколько уже времени они жили сиротами. С тех самых пор, как она мужа схоронила, — целых девять лет. Но теперь в доме опять есть мужчина. И какой! Все его уважают. |