|
За спиной заскрежетал по асфальту отодвигаемый стул. Послышался сердитый женский голос: Ты с ума сошел? Это же националисты... И неловкий мужской: А мне плевать, кто идёт. Это Гимн Советского Союза! Дмитрий чувствовал, что в глазах затуманилось. Грудь распирало странное чувство, лицо само по себе начало дергаться и кривиться. Он удержал мышцы неподвижными, зато ощутил, как запруда век прорвалась, по щекам прокатились две горячие слезинки. Он не знал, можно ли шевелиться, чтобы вытереть мокрые дорожки, позор для мужчины, не рискнул, так и стоял, пока жалкая кучка демонстрантов не прошла мимо. Филипп сочувствующе сопел рядом. Дмитрий наконец торопливо вытерся, сел. Филипп подвинул к нему кружку с пивом, ухватил дрожащими руками свою. Молча припали разом, словно старались загасить пожар в сердцах. Филипп сказал тихо: Не знаю... Я ведь не застал того времени, когда при звуках Гимна все вставали. Отец говорил, что это происходило в больших залах, торжественно! А на сцене всегда широкий стол под красной скатертью. Там восседал партком это такой десяток толстых морд, и все десятеро высматривают в зале: кто не встанет к вечеру уже сядет... А вот сейчас... гм... без всякого принуждения... Я встал и... как будто камень с души свалился. Дмитрий сказал: Я тоже... как будто смыл с себя всю накопившуюся грязь. Может быть, предположил Филипп, мы уже изголодались... по такому? Мы да. Но страна... Филипп осторожно повернул голову. Через столик сидели красивая женщина с довольно молодым, к удивлению Филиппа, мужчиной. Женщина, пунцовая, как роза, что-то яростным шепотом доказывала мужчине, пригибала голову, стыдясь посмотреть по сторонам, а мужчина сидел ровно, угрюмый, видно было, как медленно накаляется. Он ощутил взгляд Филиппа, покосился в его сторону. Филипп подмигнул, как союзнику в неравной борьбе. Мужчина слабо улыбнулся, но Филиппу показалось, что он чуть расслабился и дальше слушал спутницу без растущего раздражения. А мы, сказал Филипп, и есть страна. Глава 12 В огромном кабинете Кречета чувствовался сухой жар, словно мы оказались перед горнилом открытой доменной печи. Во рту у меня стало сухо, а из горла вырывался горячий воздух. Умом я понимал, что кондиционеры поддерживают ровную температуру, та не поднимается и не падает, но сейчас я словно на поверхности Меркурия перед огромным, на полнеба, диском огромного Солнца. А оно все поднимается и поднимается из-за горизонта, а я не смею взглянуть... Да и другие елозят взглядами по столу, переглядываются, тихие, как мыши в подполье. Кречет предпочитает атмосферу шумную, когда за столом все жужжат и переговариваются, бумаги и папки летают с края стола на другой край, а все телеэкраны на стене работают, настроенные на основные каналы. Помню, Хемингуэй предпочитал писать не в кабинете, а в шумном кафе, а Цезарю лучше работалось, когда вокруг было полно спорящих сенаторов. И хотя два из этих каналов показывают то, что было на самом деле, но Кречет в курсе всего, что передают на всю страну и прочий мир, не имевший счастья вовремя войти в состав России. Он кивнул, предлагая мне продолжить. |
