– «Капитан, капитан, улыбнитесь», – весело мурлычет Крутшшн. – С легким паром, Петрович!

– Спасибо. Чай, кофе?

– Мы уже заварили. – Крутилин кивает на чайник. – А где бальзам?

– В шкафу. Хозяйничай, я сейчас.

Я иду в штурманскую и перебрасываюсь с Григорьичем несколькими словами. Потом возвращаюсь в каюту, сажусь и молча смотрю на гостей. Раз пришли выяснять отношения, пусть сами начинают. Белов мрачен, как туча, а Крутилин, чтобы чем‑то заполнить неловкую паузу, насвистывает и гремит чашками.

– Слухи по кораблю ползают, Петрович, – не выдерживает Белов.

Я пожимаю плечами.

– По кораблю всегда ползают какие‑нибудь слухи.

– На сей раз плохие слухи, Петрович. – Белов сверлит меня глазами. – Будто ты думаешь брать курс на север.

– А куда бы ты пошел, Коля?

– На юг, капитан, на юг!

Так, игра началась. Раньше я сказал бы ему прямо, а сейчас потяну. Жаль, но прежней близости у нас долго не будет, я человек злопамятный.

– Мы уже там были, Коля, и чуть там не остались. Я думал, что ты это помнишь.

– За тот раз я извинился, ты был, конечно, прав.

– А теперь предлагаешь снова лезть в капкан?

– Почему обязательно в капкан?

– Я не сказал, что обязательно. Но вероятность очень велика.

– Не знаю, я не моряк, я летчик.

– Ах, ты не знаешь!

– Я знаю только одно: ребят на Лазареве оставлять нельзя. Они свое отзимовали и пришли на берег, в, эту берлогу, чтобы мы их забрали и доставили домой. Они год с лишним жен и детей не обнимали, капитан!

– Демагог ты, Николай Белов. Выйдешь на пенсию – в жэке на собраниях будешь аплодисменты срывать.

Белов багровеет и играет желваками; никому другому такого бы он не спустил, но обстоятельства вынуждают его быть дипломатом.

– Пусть демагог, черт с тобой… Ты мне только найди подходящую льдину, а там можешь обзывать, как хочешь.

– Ты, Петрович, голова, ты капитан, ты истина в последней инстанции! – в своей обычной манере поет Крутилин. – Рискни!

– Через эту дверь вы можете пройти в рулевую рубку.

– Были там уже сто раз! – злится Белов.

– Ну, видели подходящую льдину?

– Здесь нет. Нужно снова идти на юг.

– А если застрянем?

– Выберешься! Ты не из таких льдов выползал! – грубо льстит Крутилин.

– Ты, Ваня, всегда был оптимистом. Скажи, твоя стрекоза без бензина полетит?

– Еще как! Носом в землю.

– А мой пароход без топлива первый же шторм погубит.

Топливо – это для Коли и Вани новость. Они переглядываются, недоверчиво на меня смотрят.

– При чем здесь топливо? – спрашивает Крутилин.

– На, читай докладную главного механика.

– Мы с Колей неграмотные. Что он там сочинил?

Про чай они забыли, чай стоит нетронутый. Я терпеливо даю им маленький урок арифметики. У нас в цистернах осталось 280 тонн топлива, а «Обь» потребляет в сутки 20 тонн; поскольку на переход к Монтевидео уйдет двенадцать дней, то, умножив эту цифирь на 20, получаем искомое –240 тонн, что и требовалось доказать.