– Ну, мужской континент и этот самый колорит.

– Долго, Веня. Давай сначала обживем Антарктиду, а потом уже пригласим сюда наших жен. Придет время, и мы построим здесь дома, школы, больницы…

– Пингвинам аппендиксы вырезать, что ли?

– Смотри шире, Веня, смотри шире! Человечество не столь богато, чтобы швыряться четырнадцатью миллионами квадратных километров суши. Когда‑нибудь на месте наших крохотных станций вырастут города, и наши потомки вспомнят о тех, кто обживал этот материк, кто был первым. Вспомнят тебя, Веня, и помянут тихим, добрым словом.

– Меня – сомневаюсь, – Веня хохотнул, – а вот Костю наверняка, На тысячелетия память о себе оставил.

– Брось трепаться, – испуганно пробурчал Костя.

– Когда мы пришли на озеро Унтерзее, – продолжал Веня, – пообедали, гляжу: Костя куда‑то исчез. Пошел искать. Слышу стук какой‑то, иду на шум: стоит Костя, от усердия язык набок свесил и зубилом на скале высекает: «Здесь был Костя Томилин!»

Из радиорубки высунулся Скориков, пошарил по кают‑компании глазами, кивнул Николаичу. Тот спокойно встал и не торопясь пошел в рубку.

Мы переглянулись. Никто ничего не сказал, но лица у людей вытянулись. Мы стали необыкновенно чуткими к нюансам. Ну, позвал Димдимыч начальника на связь: что здесь такого? Раз самолеты летят, связь должна быть непрерывная… Погода отличная, полоса – как танцплощадка, хоть пляши на ней! Ничего вроде бы произойти не может, а лица вытянулись, улыбки замерзли.

В коротком кивке Димдимыча, в спокойной, даже чересчур спокойной походке Николаича мы уловили тревогу.

Веня хотел было повторить свой фокус – подсунуть под дверь рукавицу, но Андрей Иваныч сказал:

– Не надо, Веня. Потерпи, скоро узнаешь.

– Кто еще чай пить будет? – излишне бодрым голосом спросил Горемыкин. Ему никто не ответил.

– Чего они там? – не выдержал Пухов.

– Наверное, играют в шахматы, – попытался пошутить Груздев.

Семенов тщательно прикрыл дверь и взял микрофон. Слышимость была хорошая, и разговор шел по радиотелефону.

– Слушаю тебя, Петрович, прием.

– «Аннушки» в полете, Сергей, «Аннушки» в полете… Машина Крутилина барахлит, машина Крутилина барахлит… Настраивайтесь на УКВ, на их волну… Настраивайтесь на ультракороткие… В случае чего примите возможные меры… возможные меры…

– Понял тебя, Петрович, понял… Что с Крутилиным?

– Что‑то с двигателем, Крутилин теряет высоту, теряет высоту… Трудно отпускает Антарктида, Сергей, трудно… До связи.

БЕЛОВ

До чего ж она тонкая и ненадежная – ниточка, на которой раскачивается человеческая судьба! Как подумаешь, от каких случайностей она зависит, – даже весело и страшно становится. Ну, бывают обстоятельства, которые сильнее нас и против которых не попрешь – скажем, такие явления природы, как ураган, цунами, землетрясения и тому подобное: здесь от тебя требуется только надеть чистое белье (если успеешь) и верить в счастливую звезду. Но ведь случается, что от пустяка – от взгляда, одного лишь вскользь брошенного взгляда, судьба зависит! Покосился налево – одна судьба, направо посмотрел – совсем другая…

Летел я однажды на ЛИ‑2 из Хатанги в Певек и приземлился на ночлег в Чокурдахе. Устроились мы в летной гостинице, пошли ужинать и услышали в столовой разговор: где‑то в районе Хромской губы на берегу Западного залива попала в беду группа геологов, с которыми три недели назад прервалась связь; летал туда ПО‑2, но сел на вынужденную, еле вытащили экипаж; много раз летали другие, но не нашли.