Изменить размер шрифта - +
К этому я был готов – но полной неожиданностью оказалось то, что оно было столь целенаправленным… буквально осмысленным. Словно кто‑то нарочно издевался. Постепенно я пришел к выводу, что мне сознательно пытается противодействовать некто, продвинувшийся по крайней мере не меньше меня. Я долго гнал эту мысль, но в конце концов играть в страуса оказалось более невозможно.

Пауза. Вечеровский перевел дух. Поразмыслил.

– И вот я хочу спросить тебя, Димка… Нет ли у тебя каких‑то соображений относительно того, кто именно это может быть?

– Сознательное и осмысленное противодействие тебе? – спросил Малянов и против воли улыбнулся. – Нет. Нет у меня таких соображений.

– По тону твоему я чувствую, что у тебя есть какие‑то иные соображения. Потом расскажешь, если время останется…

– Фил, если бы ты поподробнее рассказал, что уж ты такое там понял и чего добился, я мог бы, наверное, более осмысленно и сознательно отвечать на твои вопросы.

Вечеровский опять долго всматривался в лицо Малянова, покусывая губы. Так человек мог бы смотреть на жука, на бабочку, оценивая: подойдет для коллекции или нет; накалывать на булавку – или просто придавить… Потом сказал:

– Обойдешься. Это ни к чему.

Малянов пожал плечами. Вечеровский не оттаивал. Это было ужасно. И очень неприятно.

– Что ты знаешь о наших? – спросил Вечеровский.

Малянов опять пожал плечами.

– О Захаре ничего. С Глуховым все в порядке, мы встречаемся довольно часто…

– Я так и знал. Достойная компания.

– Да, вполне. То в шахматишки поиграем, то водочки попьем…

Вечеровский трескуче рассмеялся.

– Валька звонил сегодня из Америки. Как раз сегодня, представляешь? Но он никому не противодействует, можешь быть спокоен. Он вполне упоен собой. Добил, представь, свою ревертазу. И никаких препон ему, по его словам, не чинили.

– Вайнгартен? – омерзительно насторожился Вечеровский. – Ревертазу?

– Говорит, да. Говорит, на Нобелевку его выдвигать собираются. Может, и прихвастнул слегка – что ты, Вальку, что ли, не знаешь…

– Да уж знаю! – с непонятной интонацией сказал Вечеровский. – И ему не мешали?

– Говорит, нет.

– Это невозможно.

– Ну, Фил… за что купил, за то продаю.

– Не ты купил! – резко сказал Вечеровский. – Тебя купили! Как дурачка!

Малянов смолчал.

– Если Вайнгартен сумел закончить работу, которая была остановлена давлением Мироздания, значит, он сумел как‑то освободиться от давления Мироздания. Значит, он как‑то научился управлять этим давлением! Ах, Валька, Валька… Такой, понимаешь, анфан террибль… себе на уме!

– Фил, научиться освобождаться от давления и научиться управлять давлением – это совсем не одно и то же.

– Что такое?

Малянов смотрел в его рыжие глаза и вспоминал, как Вечеровский – изящный, умный, чистый – мягко и уверенно говорит, не сомневаясь в правоте своей ни секунды: может быть, со временем мы научимся отводить это давление в безопасные области, а может быть, даже использовать в своих целях… Вспоминал, как, восхищаясь другом, он записывал потом: вполне возможно, Вечеровский обнаружит ключик к пониманию этой зловещей механики, а может быть, и ключик к управлению ею…

– Мы слишком привыкли, – сказал Малянов, – что всякий очередной уровень понимания мира – это очередной уровень его использования в наших целях. А если в данном случае это не так, Фил? Тебе не приходило в голову? Понять можно – а использовать нельзя? Только определиться относительно этого нового понимания.

Быстрый переход