— Кэтрин… иди сюда, — махнул он ей рукой.

Она расстегнула ремень и встала. Лицо у него было мрачное, хмурое, он указал ей на сиденье напротив.

— Садись.

Когда она глянула ему в глаза, у нее сразу остановилось дыхание и пересохло во рту. В его ястребином взоре читалась такая ярость, что трудно было не прийти в ужас.

— Я еще не окончательно потерял от тебя голову, — начал он сдержанно. — Ты должна мне все объяснить. Пока я тебе еще верю, но моя вера уже висит на волоске.

— Ты меня пугаешь.

Он не отрывал от нее пристального взгляда, который, казалось, снимал с нее кожу.

— На прошлой неделе Рафаэлла сказала мне одну вещь, в которую я наотрез отказался поверить. После твоего исчезновения пять лет назад она несколько недель прожила в нашей квартире. Я хотел, чтобы в ней все время кто-то был, на тот случай, если ты позвонишь или надумаешь вернуться.

Она кивнула, ничего пока не понимая.

— И вот на прошлой неделе она мне заявила, что тогда звонили от какого-то врача, узнать, почему ты не зашла за анализом.

Опустив голову, она разглядывала столик, шея у нее покрылась гусиной кожей, она поняла, что судный час пробил.

— По этому звонку и еще каким-то мелочам, на которые она потом натолкнулась в квартире, — продолжал Люк таким же убийственно спокойным тоном, — Рафаэлла догадалась, что ты, уходя, была беременна.

Она вздрогнула и опять окаменела, уставившись на какое-то пятнышко на столе.

— Она считает — если вообще вся эта история правда, — что ты сделала аборт. Она говорит, что тогда не посчитала нужным делиться со мной своим открытием. Но память оказалась у нее неплохая.

Кэтрин молила Бога, чтобы он протянул руку и унес ее куда-нибудь, где Люк ее не достанет. Слова застряли у нее в горле. Мозг отказывался работать.

— Она, естественно, считает, что ребенок, если он действительно был, не от меня. Она уверяет, что виновником был Холстон, — продолжал он все тише и тише, отмеривая и взвешивая каждое слово. — Вероятно, теперь ты понимаешь, почему я так на нее разозлился. Прошло столько времени, и вся эта история показалась мне совершенно невероятной и просто безумной. Я не поверил ни одному слову. Я доверял тебе.

Казалось, ей на плечи легло бремя всех смертных грехов. У нее все тряслось — внутри и снаружи.

— Теперь твоя очередь подтвердить мне, что в ее словах нет ни капли правды. Ты понимаешь, Рафаэлла упряма. Когда я отказался говорить с ней по телефону, она связалась с моим адвокатом в Риме и рассказала ему подробности того, что ей удалось выяснить в Англии, — говорил он. — Антонио трясся всю ночь, прежде чем набрался храбрости сообщить эти факты мне. Он решился, когда в английской газете появилась статья, касающаяся тебя…

— Я… не думала, что так получится! — с болью воскликнула она. — Я собиралась рассказать тебе обо всем, когда мы прилетим в Англию… — У нее перехватило дыхание.

— Смотри на меня, — в бешенстве приказал он. — Ты подтверждаешь, что это правда? Что ты была беременна? Что ребенок действительно был?

Она дважды кивнула, точно болванчик, лишившись дара речи от волнами исходившей от него ярости.

— И ты… вышла… за меня… замуж? — Он начал медленно подниматься над столом, слова с трудом слетали с его напряженных губ.

— А что, ты считаешь, я должна была делать? — пролепетала она.

— Что считаю? Что считаю? — зарычал он, точно тисками сжав ей рукой запястье и буквально стаскивая ее с сиденья.