Я мать, любящая своего сына, я врачую его раны. Я ничуть не стремлюсь ни к каким высотам… Ничуть! Допустим. Что ты был неправ, возможно! Но, в общем, это удача. Да, удача, что мы выскочили из этой истории целыми невредимыми.
Жорж. Не прошло и пяти минут, как ты умирающим голосом говорила: «Это сущий ад! Я больше не могу!»
Ивонна. Вот потому, что это ад, потому, что я больше не выдерживаю, именно поэтому я и нашла в себе силы крикнуть: «Стойте!» — когда вы собрались вернуться к тому, что кончено и похоронено. Вот я, выступающая у вас обычно в роли деревенской дурочки, говорю вам, что необходимо воспользоваться нашей удачей в этой жалкой истории, возвратиться к которой немыслимо.
Леони. Но о какой удаче ты говоришь, Ивонна?
Ивонна. Я, например, считаю удачей, что именно Жорж оказался этим «третьим».
Жорж. Благодарю.
Ивонна. Потому что будь этот третий действительно третьим, то я знаю Жоржа… Я знаю твой характер… Ты бы растрогался, у тебя не хватило бы твердости.
Жорж. Твердости? Я самым низменным образом мстил, оправдываясь тем, что будто бы оказываю тебе услугу, будто бы выполняю твой приказ…
Леони. Мне кажется, дорогая Ивонна, что вы плохо понимаете друг друга и что твоя точка зрения не ясна Жоржу.
Жорж. Я не то, что плохо понимаю, а просто не понимаю ровным счетом ничего!
Леони. Вот видите? (Жоржу.) Если я не ошибаюсь, Ивонна находит, что, несмотря на весь переполох, удачей следует считать то, что брак этот самому Мишелю кажется невозможным.
Ивонна. Но…
Леони. Минутку, — а Жорж тебе доказывает, что этому ничто не препятствует.
Ивонна. Чему не препятствует?
Жорж. Не препятствует любви Мишеля и Мадлен.
Ивонна. Что?
Жорж. Я говорю, что из эгоизма мы чуть не погубили этих детей и что наш долг — немедленно вернуть их к жизни.
Ивонна. И это ты! Ты…
Жорж. Пора, Ивонна, сказать друг другу всю правду. У Мадлен никогда не было по отношению ко мне большого чувства, или нет, будем справедливы — у нее была ко мне большая нежность; я же себя уговаривал, обманывал, не позволял ей быть со мной искренней. Я заставлял ее нести бремя мучительно лжи, от которой она мечтала освободиться. Эта жалкая идиллия станет реальностью, лишь если Мишель узнает о ней.
Ивонна. Ужас какой!
Жорж. В этом мы с тобой согласны.
Леони. Вы согласитесь и в остальном.
Ивонна. Итак, ты, Жорж, думаешь… вы с Лео совершенно спокойно, серьезно считаете, что эта женщина может носить наше имя, войти в нашу среду?
Жорж. Твой дед собирал коллекцию точек с запятой, ее дед был переплетчиком, и мне кажется, дорогая Ивонна…
Ивонна. Я не шучу и спрашиваю у тебя…
Жорж. НЕ требуй от меня, чтобы я всерьез говорил о подобной нелепости. Имя! Среда! Смотрела ли ты когда-нибудь с верхнего яруса на театральный зал? Все эти люди друг друга не знаю, у каждого своя среда, каждый уверен, то лишь его среда чего-то стоит. Возможно, что когда-то среда была чем-то реальным, теперь ее нет.
Ивонна. Семьи наши существуют.
Жорж. Послушать тебя, так можно подумать, что мы — божественного происхождения. Я — второсортный изобретатель, неудачник. Ты — больной человек, живущий в уединении. Лео не вышла замуж… (пауза), чтобы помогать нам. И вот во имя всего этого, во имя всего этого убожества, всей этой пустоты, всей этой неустроенности ты отказала бы Мишелю в успехе, свежем воздухе, просторе? Нет! Нет! нет! Этого я не потерплю.
Леони. Молодец, Жорж.
Ивонна. Еще бы! Жорж просто бог. Он непогрешим.
Леони. Я восхищаюсь им.
Ивонна. Скажи лучше, что ты его любишь.
Жорж. Ивонна!
Ивонна. Наспитесь! Их пожените! А я исчезну! Не буду вам мешать! Что может быть проще?
Леони. |