«Опять начнет кричать,– подумал Гольст.– Ну что же, пусть кричит. В спокойной беседе от него ничего не добьешься».

– Стало быть, гражданин Дунайский, ваша жена никуда уходить не собиралась,– не дождавшись ответа, заключил следователь.– И не ушла…

– Значит, я выдумал все? – вскочил обвиняемый.– И что она мои часы, облигации, деньги?… Все сбережения!…

При слове «сбережения» Гольст понял: пришло время выложить еще один козырь. А он был весьма серьезный.

На запрос следователя в Управление Гострудсберкасс Гольсту ответили: 11 июля 1936 года В. И. Дунайский снял со своего личного счета в сберкассе четыре тысячи рублей.

Одиннадцатого июля! За день до исчезновения жены!

Дунайский забрал также и облигации на сумму три тысячи рублей, находившиеся на сохранении в сберкассе.

Но самое важное – 14 июля (на второй день после «побега» жены) деньги – четыре тысячи рублей и облигации на три тысячи рублей – Дунайский снова положил в сберкассу.

– Ограбила, значит? – спросил Гольст.

– Самым форменным образом!

– Простите, речь идет, кажется, о четырех тысячах рублей и облигациях на три тысячи? – задал вопрос следователь.

– Именно о них. Именно!

– Это все ваши сбережения?

– За всю трудовую жизнь…

Дунайский, видимо, что-то уловил в глазах следователя, потому что поспешно поправился:

– Почти все…

– Что-нибудь осталось?

– Кое-что…

– Сколько именно?

– Это мое личное дело! Отчитываться перед вами не собираюсь! – зло бросил Дунайский.

Гольст протянул ему справку из Управления Гострудсберкасс. Тот взял ее брезгливо, словно какое-то гадкое насекомое. Только глянул и швырнул на стол.

– Что вы хотите этим сказать? Что? Да, снял. И снова положил! – закричал он.– А она взяла другие! Другие деньги и облигации! Слышите?

И в дальнейшем на все вопросы Дунайский отвечать отказался. Как тогда, когда Гольст предъявил ему обвинение в убийстве жены.

«Понял, наверное, что круг сужается,– подумал Георгий Робертович.– Теперь будет тянуть время и усиленно подыскивать доводы, которые помогли бы ему выкрутиться…»

Этот допрос заставил Гольста еще и еще раз проанализировать все улики и факты, собранные против Дунайского. Придирчиво критиковал, выдвигал возможные объяснения и версии для каждого из них. В Георгии Робертовиче, как советовал начальник следственного отдела Сапожников, спорили прокурор и защитник.

Может быть, кровь Амировой в комнате Дунайского действительно результат кровотечения из носа после удара? Может быть, Амирова сама сорвала с себя белье? Может быть, кольцо, пудреницу, маникюрный набор и другие мелочи она и впрямь забыла прихватить в результате волнения и спешки? Может быть…

Словом, мало ли что может быть.

Но чем больше Гольст спорил сам с собой, чем глубже вникал в материалы дела, вчитывался в допросы, показания свидетелей и обвиняемого, обдумывал свои личные впечатления, тем крепче становилось его убеждение – убийство Амировой совершил Дунайский.

Но Гольст не хотел оставлять ни единого белого пятнышка в деле, которыми мог бы воспользоваться его противник.

Поединок продолжался. Потому что инициативе, воле и опыту следователя противостоял хитрый и зрелый человек, имеющий специальное образование, очень квалифицированный судебный врач, отлично разбирающийся в методах собирания улик и в оценке их значения, обладающий собственным криминалистическим опытом.

Дунайский писал грозные жалобы во все инстанции. Он опровергал, требовал, доказывал, призывал, угрожал.