— Мне нравятся эти черепаховые наборы, — сказал он, — и духи Baiser du Soir тоже очень хорошие. Я таких еще не видел. Надо бы показать их Бантеру. Очаровательный маникюрный набор, не так ли? Вы знаете, что мне нравится быть чистым, опрятным и все такое, но Кэткарт был человеком, который всегда выглядел слишком хорошо. Бедняга! И будет похоронен в Голдерс-Грине в конце концов. Я видел его только один или два раза, и он произвел на меня впечатление человека, знающего обо всем, о чем можно было знать. Я был весьма удивлен тем, что сестра полюбила его, но, к сожалению, оказалось, что я знаю ужасно мало о Мэри. Понимаете, она на пять лет моложе меня. Когда началась война, она только что окончила школу и уехала в Париж. Я присоединился к армии, а она вернулась и работала медсестрой и социальным работником, поэтому мы редко виделись. В то время она была весьма увлечена новыми веяниями о миропорядке и многого не говорила мне. Она влюбилась в какого-то пацифиста, который, я думаю, просто вскружил ей голову. Затем я был болен, вы знаете, и после того, как я получил отставку у Барбары, мне не особенно хотелось заботиться о сердечных делах кого-то еще, а потом я увлекся делом о бриллиантах Аттенхари — и вот результат: я необыкновенно мало знаю о своей собственной сестре. Но, похоже, ее предпочтения изменились. Моя мать говорила, что Кэткарт был обаятельным; предполагаю, это означает, что он пользовался популярностью у женщин. Ни один мужчина не может видеть этого в другом мужчине, но мама обычно бывает права. Что стало с бумагами этого парня?

— Он оставил здесь очень немного, — ответил Паркер. — Есть чековая книжка на счет в отделении «Кокс Черинг-кросс», но она новая и от нее мало толку. Очевидно, у него была небольшая сумма на текущем счете Для удобства, когда он бывал в Англии. Чеки главным образом для себя, иногда на имя портного или для гостиницы.

— Какая-нибудь банковская расчетная книжка?

— Я думаю, что все его важные бумаги находятся в Париже. У него там квартира, где-то около реки. Мы связались с парижской полицией. У него была комната в Олбани. Я велел им опечатать ее до моего приезда. Я собирался поехать завтра в город.

— Да, это было бы неплохо. Быть может, есть бумажник?

— Да; вот, пожалуйста. Около 30 фунтов разными банкнотами, карточка виноторговца и счет за пару брюк для верховой езды.

— Никакой корреспонденции?

— Ни записки.

— Видимо, — сказал Уимзи, — он был из тех людей, которые не хранят письма. Слишком хорош их инстинкт самосохранения.

— Да. Я опросил слуг насчет его писем, между прочим. Они сказали, что он получал много писем, но никогда не хранил их. Они ничего не могли сообщить мне об отправляемых им письмах, потому что все исходящие письма опускаются в почтовый мешок, который относят на почту, как он есть, или передают почтальону, когда — или если — он заходит. Общее впечатление таково, что он писал мало. Горничная сказала, что никогда не находила в корзине для ненужных бумаг ничего, о чем можно было бы сказать.

— Хорошо, это необыкновенно полезная информация. Подождите минутку. Вот его авторучка. Очень красивая, в золотом корпусе. Вот это да! Совершенно пуста. Хорошо, но я не знаю, что из этого следует. Никакого карандаша здесь нет, кстати. Думаю, вы ошибаетесь, предполагая, что он писал письма.

— Я ничего не предполагаю, — сказал Паркер мягко. — Я осмелюсь сказать, что вы правы.

Лорд Питер оставил туалетный столик, просмотрел содержание платяного шкафа и перевернул две или три книги на тумбочке рядом с кроватью.