Но сейчас давление сверху было настолько сильно, что он попробовал. – Этот документальный фильм и задуман, чтобы показать, как ты занят. Зритель должен увидеть: такой потрясный парень, ни минуты свободной, и даже он находит время для благотворительности. А получается, что не находит?
Он принес кофе и поставил на стол.
– Прости, Билл, ничего не выйдет. – Джеко взял свою чашку и поморщился: кофе был обжигающе горячим. Он поспешил поставить чашку на стол. – Когда нее у нас тут будет приличная кофеварка?
– По мне, так это нужно меньше всего, – отозвался Билл, глядя на него с шутливой строгостью. – Паршивый кофе – единственное гарантированное средство отвлечься, если с головой ушел в работу.
Джеко покорно склонил голову, признавая его правоту:
– Согласен. Но пока я никуда не ушел. Во‑первых, я не хочу увеличивать число ребят, бегающих с камерами за мной по пятам, их и так слишком много. Во‑вторых, я занимаюсь благотворительностью не для того, чтобы рассказывать об этом во время телевизионных марафонов. В‑третьих, бедняги, у которых я бываю по вечерам, – неизлечимо больные люди, которым меньше всего нужно, чтобы в лицо им тыкали микрофоном. Если требуется, я с удовольствием сделаю для телемарафона что‑нибудь еще, может быть, вместе с Мики. Но я не хочу эксплуатировать тех, с кем работаю, ради того, чтобы зрители, устыдившись, выложили еще тысчонку‑другую. Билл развел руками, признавая свое поражение:
– Ну, меня ты уговорил. А им сам скажешь, или я должен?
– Давай ты, ладно? Избавь меня от такой напасти! Улыбка Джеко засияла как солнце, выглянувшее из‑за грозовой тучи, полная чарующих обещаний, словно час перед первым свиданием. Эта улыбка запечатлялась в сознании его зрителей подобно родовой памяти. Женщины отдавались своим мужьям с большим энтузиазмом, когда перед их закрытыми глазами стоял притягательный взгляд и будто специально созданный для поцелуев рот Джеко. Девочки‑подростки связывали с ним свои неопределенные сексуальные мечты. Пожилые дамы души в нем не чаяли и никогда не возлагали на него ответственность за приступы накатывавшей на них порой ничем не объяснимой грусти.
Мужчинам он нравился тоже, но не потому, что они считали его сексуальным. Мужчины любили Джеко Вэнса за то, что он, вопреки всему, был свой парень. Чемпион Великобритании, чемпион Содружества, чемпион Европы в метании копья, рекордсмен мира – у любимца спортивных новостей олимпийское золото, казалось, было уже в руках. А потом как‑то вечером, возвращаясь со сборов в Гэйтсхеде, Джеко Вэнс на автомагистрали влетел в густую полосу тумана. И не он один.
В то утро во всех газетах появились сообщения, назывались цифры от двадцати семи до тридцати пяти – число машин, превратившихся в груду покореженного железа. И речь шла не о шести погибших.
Внимание всех приковал к себе героизм Джеко Вэнса, надежды британского спорта. Несмотря на многочисленные травмы, полученные во время столкновения, и три сломанных ребра, Джеко выбрался из остатков того, что прежде было его машиной, и спас двух детей с заднего сиденья другого автомобиля, спас за пару секунд до того, как автомобиль взлетел на воздух. Оттащив их на своих сильных плечах подальше от места аварии, он вернулся к покореженным обломкам и попытался высвободить водителя грузовика, зажатого между рулем и погнувшейся дверцей кабины…
Скрип металлических обломков перешел в пронзительный скрежет, неожиданно давление на кабину возросло, и крыша провалилась внутрь. Водителя не могло бы спасти даже чудо. Как и правую руку Джеко Вэнса, ту самую, которой он метал копье. Пожарным понадобилось три часа лихорадочных усилий, прежде чем они смогли вытащить его из‑под железных обломков, превративших его руку в кусок мяса и раздробивших его кости в мелкие осколки. Хуже всего было то, что большую часть этого времени он пробыл в сознании. |