Полная и донельзя круглая луна - радость бомбардировщиков - дополняла освещение: она мелко дрожала из-за усиливающейся жары.

В раковине над бутылкой спирта продолжал ворковать кран. Андре лежал на кровати, а часы вызванивали в его голове черт знает что. Вокруг плескалось время, остановиться в нем Андре не мог: у него до сих пор не было якоря.

Не было и ветра, не было и дождя; несмотря на все ухищрения Андре, ежевечерняя жара все усиливалась и так сильно давила на окна, что он видел, как стекла набухали, выгибались в его сторону и лопались, подобно мыльным пузырям на треснутой кромке стакана с водой. Пустые рамы еще долго открывались и закрывались.

Каждый раз, когда разбивалось очередное стекло, отчетливее становились слабые и отрывистые звуки снаружи: шаги патруля по мостовой, истошные крики кошки на соседней крыше, сплошные враки по репродуктору за задернутыми шторами. Высунувшись, можно было различить в темноте два светлых пятна рубашка консьержа и платье консьержки: супруги сидели перед входом на двух старых деревянных стульях. Надолго высовываться не следовало: окна снова захлопывались.

Журчание воды из крана стихло, потом возобновилось: кто-то открывал кран на нижнем этаже. Железная сетка кровати слабо поскрипывала в такт дыханию Андре.

Кровать принялась по-кошачьи царапать пол: ее ножки, сгибаясь и разгибаясь одна за другой, стали регулярно раскачивать весь каркас. Железные коготки вгрызались все глубже и глубже; чтобы спасти паркет - не то до завтра все будет исковеркано! - Андре встал с кровати и, поймав удобный момент очередного взбрыкивания, подложил под каждую ножку по старому ботинку. Лечь ему пришлось на пол. Кровать этим воспользовалась, чтобы обойти все комнату и задрать лапу у стены. Ходить в ботинках было легко и забавно.

Гость адвоката только что ушел, а сам хозяин, должно быть, вышел из столовой, так как световое пятно на потолке больше не появлялось.

Отовсюду доносился еле различимый сумбур радиоприемников, а откуда-то пять позывных нот, которыми глушили Би-би-си; в небе внезапно загудело. Пролетел какой-то самолет, летел он так высоко, что даже не поймешь куда.

Минуты продолжали убегать от Андре - без якоря не догнать! Пот стекал по шее, и в паху становилось липко от одной мысли, что часов скоро не будет.

Он услышал далекий вой минорной сирены в районе соседней коммуны, а несколько секунд спустя и ответ - жалобное подвывание местной мэрии.

Батарея ПВО пока не реагировала, но прожекторы, направляя в воздух неуверенные лучи, выписывали на небе огромные и нервные туманные волны.

Полоски света отмечали тщательно зашторенные окна, дома наполнялись глухим ропотом. Все сливалось в один гул: вопли разбуженного ребенка, бесконечно спускающиеся по лестнице шаги и легко узнаваемый по часто употребительным выражениям голос консьержа, упавшего в погреб. Дверь адвоката так и не открылась. Он наверняка спал как убитый после чрезмерного количества вина, выпитого за ужином. Внезапно повсюду потух свет.

Андре подполз к окну и лежа продолжал испуганно ждать появления самолетов и разрыва бомбы, которая разбудит адвоката.

Он встал, отвернул кран, но вместо тихого журчания, которое прекратилось уже давно, из крана вырвалось лишь хриплое ворчание. Консьерж перекрыл воду в подвале. Тогда Андре выпил спирт, который штопором вонзился в его пищевод, страшно пробулькал в желудке и наконец усвоился злобной отрыжкой - звуком спускаемой в ванне воды.

Человечество поручало ему обезвредить адвоката.

На ощупь, в темноте, он отобрал у кровати два ботинка, с трудом всунул в них ноги - с кроватью пришлось побороться: железное колесико пропороло ему сантиметров десять на запястье. Он вероломно вытащил снизу два винта, и побежденная кровать рухнула на пол со скрежетом мертвого железа.

Грохот адвоката не разбудил.