— Ожог? — переспросила Феба, наморщив лоб.

— Совсем небольшой. — Питт описал его форму, в точности повторив слова врача. — Но очень глубокий и недавний.

К его изумлению, последние остатки краски покинули лицо Фебы.

— Ожог? — Ее голос был еле слышен. — Нет, я не могу вспомнить. Я уверена, что ничего об этом не знаю. Может быть… может быть, она… — женщина закашлялась, — …делала что-то на кухне? Вы должны спросить у Джессамин. Я… я действительно не знаю.

Питт был озадачен. Было ясно видно, что Феба напугана. Означает ли это, что она знала о месте ожога, и ей неловко говорить об этом с мужчиной, который притом стоял на более низкой ступени социальной лестницы? Эта женщина была для него загадкой.

— Благодарю вас, мэм, — тихо сказал Томас. — Может быть, это и неважно.

Дворецкий проводил его до двери, что-то вежливо бормоча. А там — яркий свет, и снова солнце.

Питт стоял на улице несколько минут, решая, к кому следующему пойти. Форбс был где-то в одном из домов, разговаривал со слугами, наслаждаясь своей новой важной ролью в расследовании убийства и с удовольствием любопытствуя об устройстве быта семейств, находящихся на недостижимом для него уровне. Вечером он поделится с Питтом полученными сведениями — в большинстве своем бесполезными; однако во всем этом информационном сумбуре могли попасться наблюдения, которые привели бы к определенным выводам… а те — к другим… Томас широко улыбался, думая об этом. Проходящий мимо мальчик — помощник садовника — остановился и смотрел на него в изумлении, удивляясь, что человек, явно не будучи джентльменом, мог позволить себе стоять без дела посреди улицы и улыбаться без причины.

В конце концов, Питт решил, что пойдет в дом, стоящий в середине Парагон-уок и принадлежащий некоему Полю Аларику. Там ему вежливо объяснили, что мсье Аларик не вернется домой до вечера, но если инспектор захочет увидеть его, то, без сомнения, он будет принят.

Питт еще не составил план в своей голове, о чем будет говорить с Джорджем, поэтому он снова отложил этот разговор и решил попытать в следующем доме, принадлежащем мистеру Халламу Кэйли.

Хозяин все еще завтракал, однако пригласил инспектора войти и предложил ему чашечку крепкого кофе. Питт отклонил предложение. В любом случае, он предпочитал чай, а этот кофе выглядел как мазутная вода в лондонском доке.

Кэйли мрачно улыбнулся и налил себе еще одну чашку. Это был интересный мужчина, чуть старше тридцати; правда, его превосходный, в чем-то орлиный, профиль был испорчен глубокими оспинами на коже, а складки вокруг рта проявляли основную черту его характера — слабость. В это утро его глаза были припухшими и в красных прожилках. Питт отнес это на счет напряженной встречи с друзьями за бутылкой вчера вечером; возможно, за несколькими бутылками.

— Чем могу помочь, инспектор? — спросил Кэйли до того, как Питт начал задавать вопросы. — Я ничего не знаю. Я был на приеме у Дилбриджей весь вечер до глубокой ночи. Любой подтвердит это.

Настроение у Томаса упало. Неужели каждый, с кем он будет говорить, не сможет точно вспомнить, чем занимался вчера?.. Да, все это глупо и не имеет значения. Почти наверняка убийцей был слуга, который, нарушив субординацию, напился и стал приставать к девочке, а затем, когда та закричала, от страха ударил ее ножом, чтобы она замолчала, — возможно, даже не желая убить. Форбс, вероятно, все это выяснит. Питт же расспрашивает хозяев просто потому, что это необходимо сделать. Простая формальность, чтобы все видели, что полиция работает не покладая рук. В любом случае будет лучше, если это сделает Питт, а не Форбс с его ужасным языком и любопытством, граничащим с наглостью.

— Вы можете припомнить, с кем были вчера около десяти часов вечера, сэр? — вернулся Томас к своим вопросам.