Через неделю после похорон был ясный жаркий день, и Эмили наконец-то решила поехать и спросить Шарлотту открытым текстом, что делает полиция. Уже было задано много вопросов, в основном слугам, но Эмили до сих пор не слышала о том, чтобы кого-то начали подозревать или, напротив, с кого-то сняли все подозрения.

За день до поездки Эмили послала Шарлотте письмо, чтобы предупредить ее о своем визите. Надев прошлогоднее муслиновое платье и усевшись в экипаж, она приехала на место, где попросила кучера подождать ее за углом два часа, а затем вернуться за ней.

Эмили обнаружила Шарлотту, занятую в ожидании сестры приготовлением чая. Дом показался ей меньше, чем она помнила раньше, ковры — старее; но чувствовалось, что дом обжитой, уютный; в нем царил приятный запах полированной мебели и роз. Эмили удержалась от вопроса, куплены ли розы специально к ее приезду.

Джемайма сидела на полу, что-то воркуя про себя, и строила готовую развалиться башню из разноцветных кубиков. Слава богу, кажется, она будет походить больше на Шарлотту, чем на Питта!

После обычных приветствий, которые на этот раз звучали очень искренне — последнее время Эмили все более и более ценила дружбу с Шарлоттой, — они перешли к новостям с Парагон-уок.

— Никто сейчас даже не говорит об этом, — сказала Эмили, все более возбуждаясь. — Во всяком случае, не со мной. Как будто ничего не происходило! Это похоже на общую трапезу, за которой кто-то издал неприличный звук; минутное неловкое молчание — и все начинают говорить снова, немного громче, чем раньше, чтобы показать, что они ничего не заметили.

— Говорят ли об этом слуги? — Шарлотта занималась чайником. — Они обычно обсуждают все в своем кругу. Причем дворецкий обычно не в курсе этих пересудов. Мэддок, например, никогда ничего не знал об этом… — Ей живо припомнился их дом на Кейтер-стрит. — Зато стоит только поспрашивать кого-нибудь из служанок, и она все тебе расскажет.

— Мне никогда не приходило в голову расспрашивать служанок, — заявила Эмили. Это прозвучало глупо. На Кейтер-стрит она болтала со служанками, не дожидаясь, пока Шарлотта напомнит ей об этом. — Старею, наверное. Мама никогда не знала и половины того, что знали мы с тобой. Прислуга ее боялась. Может, и мои служанки боятся меня? И потом, они в ужасе от тетушки Веспасии.

В это Шарлотта могла поверить. Титул обычно производил большое впечатление на слуг — даже большее, чем на людей, которые карабкались по социальной лестнице, чтобы заполучить этот титул. Бывали, конечно, и такие слуги, которые видели за внешним лоском своих хозяев всю их простоватость и недостатки. Однако эти слуги были обычно не только понятливыми, но знали, что для их же пользы будет лучше не показывать свою понятливость. И еще они всегда были преданны. Хороший слуга относится к своим хозяевам почти как к продолжению самого себя, как к знаку своего собственного статуса в общественной иерархии.

— Да уж, — фыркнув, произнесла Шарлотта. — Попробуй расспросить свою горничную. Она видела тебя без корсета и с растрепанными волосами и вряд ли боится тебя.

— Шарлотта! — Эмили стукнула по лавке кувшином с молоком. — Ты говоришь возмутительные вещи! — Действительно, сказанная фраза была не очень приятным напоминанием, особенно в связи с ее растущим весом. — По-своему ты такая же гадкая, как и Фулберт! — Она резко выдохнула; затем, когда Джемайма начала хныкать от резких звуков, развернулась и подняла ее, мягко покачивая на руках, пока Джемайма снова не загулила. — Уже мне этот Фулберт… Он ходит по домам, внушая людям страх, намекая на их прошлые грешки.