Грегори молча вывел машину из гаража и, щёлкнув дистанционным выключателем ворот, выехал за стены замка. Ехать до Лондона было всего несколько часов. Утром он собирался по новой осмотреть всё. Набережную. Пикадилли… и всё, что только можно ещё. Грегори готов был обыскать каждую улицу и каждый дом – только бы найти Кейтлин – и больше уже не терять никогда.

Кейтлин выпрыгнула из автобуса и запрокинула голову, силясь поймать губами холодные капли первого весеннего дождя.

Этот город никогда не был ей родным. Ни этот, ни какой-то другой.

Проведя с родителями три недели, она только убедилась в этом ещё раз.

Воспоминания теснились в голове и сводили её с ума.

Кейтлин покинула Лондон, чтобы побыть в одиночестве хоть немного и разобраться в себе – но это оказалось невозможно среди людей, которые всегда принимали её за кого-то ещё.

Каждый ждал чего-то, что считал правильным именно он – отец снова и снова спрашивал, когда Кейтлин получит диплом. Джек, у которого она пыталась переночевать перед отъездом – уговаривал не расстраиваться, что торговля не идёт, и нарисовать парочку картин с лавандой.

Кейтлин не могла без улыбки слушать его слова, но улыбка её была сродни истеричному смеху душевнобольной.

Всю свою жизнь, с самого детства, она была уверена в том, что она не Кейтлин Эллиот, а кто-то ещё. Что есть нечто большее, чем этот серый город, этот туман и эти холодные капли равнодушного дождя, которому, как и всем, по большому счёту, было на неё плевать.

Теперь она знала точно, что была права.

Были ещё серые, холодные стены замка Бро. Были промозглые зимы и всегда открытое окно. Была боль, которую она не хотела помнить. И было предательство, которое она не могла простить, как ни убеждала себя в том, что кроме Грегори у неё нет никого.

У неё никогда не было никого. Но Милдрет никогда и не ощущала себя такой одинокой, как теперь. Она никогда не задумывалась о том, нужна ли кому-то – ей хватало того, что она смогла добиться одного-единственного человека, который её волновал.

Теперь, когда она была уверена, что не значит для Грега ничего, всё потеряло смысл. Последнее яркое пятно размылось первым весенним дождём.

– Ты так легко предал меня… – прошептала она, обращаясь к серому лондонскому небу, и обнаружила вдруг, что не чувствует ничего.

Кейтлин сама не знала, в какой момент всё то, что кипело, бурлило, клубилось у неё внутри, улеглось, оставив только пустоту и равнодушие – теперь уже не только к тому, что окружало её, но и к тому, к чему она стремилась всем сердцем до сих пор.

– Нет никаких островов, никаких миров, кроме этого мира – нет:

Память твоя – это зыбкий туман, это рябь на воде, это ветер оставил след.

Нет ни пути среди звезд, ни крыльев за спиной – не соприкоснуться рукам:

Мы же не дети, чтоб верить легендам и книгам, мечтам и забытым снам….*

Милдрет закрыла глаза и проглотила подступивший к горлу ком.

Стихотворение написал друг, но не её – один из тех, кто часто приходил к Джеку и кого она сама всегда считала чужим. Он называл себя Эйкеном, тот парень, и эти строчки неожиданно сделали его для Милдрет родным. Кейтлин не знала, какие острова перестали для неё существовать, но внезапно будто заглянула в чужое окно и обнаружила, что там, за стеклом, тоже кто-то живёт. Ей нужно было это узнать.

Кейтлин достала из кармана телефон и выбрала номер – один из тех, что были записаны там, но которые она никогда не набирала.

– Эйкен? – спросила она, услышав «Алло».

– Да. Кто это?

– Это Кейт, – Кейтлин заставила себя улыбнуться.