– Попробуем выяснить, – сказал Горец.

– Не нужно. – Гусак покачал головой. – Отдадим ему бабу с детьми, пусть валит на все четыре стороны. Времени у нас мало, Башир. Не надо сейчас распыляться.

– Как скажешь, Леша.

Гусак быстро и словно бы подозрительно оглядел своих людей, потом отвел Горца в сторону. Сказал ему тихо:

– Может так выйти, что все придется бросить. Возможно, и самому придется измениться. Другим стать. Понимаешь?

– Да. Накинуть овечью шкуру.

– Точно! – Гусак хлопнул приятеля по плечу. – Это хорошо, что ты меня понимаешь. Потому что тебя я бросать не хочу.

– Спасибо.

– Это тебе спасибо. Если бы ты тогда зимой не остановился… Ничего этого и не было бы. Кончился бы Гусак, даже не начавшись.

Горец кивнул, вспомнил себя молодого, свои наивные планы на жизнь: построить дом, жениться, нажить пять детей – трех мальчиков и двух девочек, создать музыкальную группу, чтобы подрабатывать на свадьбах – не ради денег, а для души.

А та встреча на дороге все изменила: он забросил всякие глупости, которыми его когда-то заставляли заниматься родители: шашки эти, гитару; с годами он стал еще сильней, жестче, превратился в настоящего мужчину, в матерого хищника, выжил, несмотря ни на что, и продолжает жить, когда все человечество практически прекратило существовать…

Может, зря он тогда не проехал мимо?

Память возвращалась постепенно. Он вспомнил, как договаривался с Гусаком об обмене, вспомнил, как упал носом в землю; и свое удивление вспомнил, когда увидел что-то… Что именно? Кто-то был под машиной… Да! Женька!

Коля задергался, осознал, что связан, что лежит на кровати, практически не имея возможности двигаться – как будто спеленутый пауком. Он с усилием повернул голову, осматривая место, где находился: это была небольшая спальная комната, недорого, но со вкусом обставленная, с высоким комодом у зашторенного окна, с детской кроваткой и большим мутным зеркалом на дверце шкафа-купе.

– Тут есть кто? – позвал Коля. – Женька! Ты здесь?!

Возможно, в квартире находился еще кто-то. Но в этой комнате Коля точно был один.

Он опять завозился, надеясь хотя бы немного освободить руки. Бесполезно! Его, похоже, всего обмотали упаковочной пленкой или чем-то подобным.

Поняв, что так просто ему не выбраться, Коля заставил себя успокоиться. Силы надо было беречь – они еще могли ему пригодиться. Он вспомнил, о чем договорились Гусак и Женька. Значит, кто-то из них скоро здесь появится.

Потом Коля вспомнил, как Женька намекал Гусаку, будто Мезень не конечная цель их путешествия. Врал? Набивал себе цену? Или он действительно узнал что-то важное?

Но брат говорил про Мезень. И больше ничего.

«Мезень… Мезень…» – он тогда бредил сбивчиво и невнятно. Что-то еще про губу говорил – наверное, саднила у него губа, он ведь здорово был покалечен, и лицу досталось.

Про нос, кстати, тоже говорил.

Страдал от боли, наверное. Но отмучился…

Коля уставился в потолок, пытаясь восстановить в памяти тот разговор. Упоминал ли брат еще что-то кроме Мезени? Велел ли идти дальше?

Сразу после смерти Ивана Коля постарался записать каждое его слово, каждый невнятный звук.