Изменить размер шрифта - +
Полицейские — эти несчастные глупцы — и по сей день продолжают выстраивать всевозможные теории и разыскивать тех самых зловещих иннсмаутских слуг, которые во время всей этой суматохи и беспорядка бесследно исчезли из города. Поговаривали даже об их дикой мести за все случившееся, причем не исключалось, что все это может коснуться и меня, как самого близкого друга и неизменного спутника Эдварда.

Идиоты! Неужели они в самом деле предполагали, что эти звероподобные уродцы могли не обратить внимания на столь характерный почерк? И все же, несмотря на весь свой омерзительный облик, разве были способны эти люди совершить все то, что впоследствии произошло? Как они могли не подметить всех тех перемен, которые претерпело тело Эдварда? Что же до меня самого, то теперь я верю абсолютно во все, о чем рассказывал мне Эдвард. Да, сейчас я твердо знаю, что существуют кошмары и по другую сторону жизни, причем мы подчас даже не догадываемся об их существовании, и когда-то, один-единственный раз в жизни злобные человеческие призывы и мольбы могут воззвать к этому ужасу, и он посетит наш мир. Эфраим, Айзенат, неведомый мне дьявол вызвал их к жизни, и они поглотили Эдварда, как сейчас пытаются поглотить меня. Мог ли я быть уверен в том, что нахожусь в полной безопасности? Силы эти способны преступать рамки существующей, нормальной материальной формы.

На следующий день, где-то во второй его половине, когда я наконец вышел из прострации и снова обрел способность ходить и связно говорить, я пошел в психиатрическую лечебницу и хладнокровно пристрелил находящееся в той палате существо, и сделал это ради самого Эдварда и во имя всего человечества. Но разве можно быть в чем-то уверенным вплоть до тех пор, пока его не подвергнут кремации? А они продолжают хранить тело для каких-то идиотских вскрытий, причем настаивают на том, чтобы его провело как можно больше разных докторов, и при этом совершенно не обращают никакого внимания на мои призывы немедленно предать эту чудовищную плоть огню. Его просто обязаны кремировать — его, кто в тот момент, когда я нажимал на спусковой крючок, уже отнюдь не был Эдвардом Дерби. Я сойду с ума, если это не будет сделано, поскольку следующим настанет мой черед. Однако я отнюдь не такой же слабохарактерный человек, и я не допущу, чтобы мою волю подорвали все те ужасы, которые, как я знаю, бродят вокруг меня. Одна жизнь — Эфраим, Айзенат, Эдвард — и кто теперь? Им не удастся изгнать меня из моего тела… Я не намерен меняться душами с тем изрешеченным пулями покойником, что лежит в морге сумасшедшего дома!

Но позвольте мне прежде более или менее по порядку рассказать о том самом последнем кошмаре. Я не стану упоминать про все то, на что полиция с такой настойчивостью пытается закрывать глаза, в частности, не буду пересказывать сообщение трех прохожих, случайно встретивших где-то около двух часов ночи на Хай-стрит некое похожее на карлика, гротескное и к тому же омерзительно зловонное существо, а также опущу рассказ о необычных отпечатках человеческих ног, которые были обнаружены в ряде мест. Скажу лишь только то, что где-то возле двух часов ночи меня подняли с постели звуки звонка и одновременно удары дверного молоточка — да-да, они звучали то одновременно, то с некоторым чередованием, причем я сразу уловил в их робком, каком-то отчаянном звучании знакомую дробь Эдварда — три плюс два.

Едва очнувшись от глубокого сна, я первые секунды вообще ничего не мог понять. Дерби оказался у моих дверей — и он вспомнил свой старый код! Та, новая его личность, не могла вспомнить давней привычки моего друга… так что же, Эдвард снова внезапно вернулся в нормальное состояние? Но почему он оказался здесь в такой час, да еще в подобной спешке? Его досрочно выпустили из лечебницы или он попросту сбежал оттуда? А может, думал я, поспешно накидывая халат и сбегая по лестнице к входной двери, его возвращение к собственному «я» стало причиной какого-то особо неистового, бредового состояния, которое и заставило врачей отказаться от прежнего намерения отпустить его, что, в свою очередь, обусловило этот взрыв стремления вырваться на свободу? Впрочем, что бы там ни было, это опять был мой старый добрый Эдвард, и я в любом случае приду ему на помощь!

Как только я распахнул дверь, оказавшись перед окаймленной кронами вязов теменью ночи, меня в буквальном смысле слова едва не сшибла с ног резкая, плотная волна омерзительного, непередаваемого зловония.

Быстрый переход