Два звонка и оба от Алексея.

В другой момент я бы даже порадовалась этому факту, но сейчас я начинаю реально трястись от охватившей сознание паники.

Даже если бы мама засиделась в гостях до утра, то обязательно написала бы сообщение, чтобы я не волновалась. Совсем не похоже на нее.

Быстро отыскиваю мамин номер в контактах и нажимаю кнопку вызова, чтобы в следующую секунду с ужасом услышать на кухне знакомую мелодию вызова.

Ее телефон дома.

Но где же она сама?

И тут замечаю детали, на которые вчера попросту не обратила внимания: разлитый на полу и уже подсохший чай, рядом телефон, кастрюля с супом на плите. Его определенно разогревали, а потом забыли поставить в холодильник. И в завершение картины: мамин пуховик, спокойно весящий в прихожей на крючке и черные сапожки на обувной полочке.

Не могла же она уйти из дома без верхней одежды?

В ужасе перевожу взгляд на часы – половина десятого утра.

Когда можно уже обращаться в полицию?

И где, мать его за ногу, дядя Витя?

Тупо смотрю на мужские тапки, что стоят на том же самом месте, где и обычно, а в следующее мгновение вздрагиваю, когда в руке вибрирует телефон.

Бездумно поднимаю трубку.

– Елизавета Алфёрова?

– Да.

– Вас беспокоят с городской клинической больницы номер десять. Сегодня к нам с бригадой скорой помощи поступила Наталья Алферова.

– Это моя мама, – глухо выдавила я, пытаясь сообразить, что происходит.

Монотонный и безучастный женский голос мне что то еще рассказывает о состоянии моей матери. Из всего я воспринимаю только информацию о том, в каком отделении она сейчас находится, и какие личные вещи мне необходимо ей привезти.

А дальше, как в страшном сне.

Я ношусь по квартире, собирая сумку с одеждой, гигиеническими принадлежностями, сама умываюсь, одеваюсь и пулей, наперевес с тяжёлой сумкой, вылетаю из квартиры.

Пока бегу к остановке в рюкзаке за спиной снова звонит телефон. Я в впопыхах пытаюсь его достать и одновременно спешу – нужный мне автобус уже подъехал. Вскоре звонок прекращается. Уже в автобусе смотрю на экран – снова названивал Богданов.

Несколько мгновений я рассматриваю его имя в списке пропущенных. Палец зависает над кнопкой с зеленой трубкой, а потом я малодушно блокирую экран и убираю телефон обратно в рюкзак.

Не готова, сейчас с ним разговаривать.

ГЛАВА 5

Как за каменной стеной

Воспоминания о тех тяжелых месяцах, что мне пришлось пережить, пока мама была, практически прикована к кровати, вспоминать страшно.

Лечащий врач мамы мне долго и упорно объяснял, что у нее рак и спасти ее уже невозможно, а я глупая только плакала и умоляла доброго доктора сделать хоть что то.

– У нее четвертая стадия. Опухоль настолько сильно расползлась по организму, что дала метастазы. Она неоперабельная. Вы понимаете меня?

Я рыдала, кивала, но не понимала.

Совершенно ничего не понимала.

– Но как же так доктор? Она же еще вчера улыбалась, ходила на работу. У нее мужчина даже появился!

Доктор коротко вздохнул.

– Скоротечность многоклеточной раковой опухоли. Наверняка ваша мать замечала недомогание, усталость, ее приступами мучил кашель. Вероятно, это не первый обморок.

Из ординаторской я тогда вышла совершенно раздавленная и морально, и физически. Казалось, будто из меня кто то вытащил невидимый стержень, что делает нас сильными и устойчивыми к любым испытаниям.

Я просто отказывалась верить словам доктора, что маме отведено на этом свете всего пару месяцев. Мой практически детский мозг не воспринимал эту информацию, как реальность.

Вот я сейчас вернусь в палату. Мама улыбнется и скажет, что злой дядя доктор просто ошибся. У нее просто стресс.