.. Сейчас есть только один источник,
из которого должны черпать все - и романисты и поэты; этот единственный
источник - наука. Но вопрос в том, что почерпнуть из нее, как идти с ней
вровень? Я сразу сбиваюсь с ноги... Ах, если бы знать, если бы только знать,
сколько бы книг я написал, я забросал бы ими толпу!
Теперь и он замолчал. Прошлой зимой Сандоз выпустил первую свою книгу
лирических набросков, вывезенных им из Плассана; только отдельные резкие
ноты изобличали его бунт и возмущение, его страстное стремление к истине. С
тех пор он как бы блуждал в потемках, не находя ответа на мучительные
вопросы и противоречивые мысли, обуревающие его мозг. Им владел гигантский
замысел; он задумал написать произведение, охватывающее генезис вселенной в
трех фазах: сотворение мира, воссозданное при помощи науки; историю
человечества, пришедшего в свой час сыграть предназначенную ему роль в цепи
других живых существ; будущее, в котором живые существа непрерывно сменяют
одни других, осуществляя завершающую мироздание, неустанную работу жизни. Но
его расхолодили случайные, бездоказательные гипотезы этого третьего периода;
он стремился найти более точные и в то же время более человечные
формулировки, в которые мог бы уложить свой необъятный замысел.
- Да! Все видеть и все написать! - воскликнул Клод после долгого
молчания. - Иметь в своем распоряжении все стены города, расписать вокзалы,
рынки, мэрии и те здания, которые будут построены, после того как
архитекторы перестанут быть кретинами! Для всего этого потребуется только
физическая сила да голова на плечах, в сюжетах-то недостатка не будет...
Понимаешь, жизнь как она есть, жизнь бедняков ч богачей: на рынках, на
скачках, на бульварах, в глубине переулков, населенных простым людом; все
ремесла, заключенные в один хоровод; все страсти, во всей их обнаженности,
выведенные на свет божий; и крестьяне, и животные, и деревни!.. Если я не
тупица, я покажу все это людям! Руки у меня так и зудят! Да, всю сложность
современной жизни! Фрески, огромные, как Пантеон! Бесконечный поток полотен,
который опрокинет Лувр!
Стоило им только встретиться, художнику и писателю, - они обычно
приходили в восторженное состояние. Они взаимно подхлестывали друг друга, в
безумном упоении мечтая о славе; во всем этом сказывался такой юный порыв,
такая жажда работы, что они чувствовали прилив бодрости и силы, хотя сами
посмеивались потом над своими возвышенными горделивыми мечтами.
Клод отошел к противоположной стене и прислонился к ней, как бы
забывшись, рассматривая свою картину. Сандоз, весь разбитый от напряженной
позы, встал с дивана и подошел к нему. Оба молча смотрели на картину.
Мужчина в бархатной куртке был полностью набросан; рука, опирающаяся на
траву, более законченная, чем все остальное, была очень интересно написана,
в красивой, свежей тональности; темное пятно спины мощно доминировало на
первом плане, создавая иллюзию большой глубины картины, где маленькие
силуэты борющихся на солнце женщин отдалились в дрожащем солнечном свете,
разлитом по поляне, а основная фигура, обнаженная лежащая женщина, еще едва
намеченная художником, как бы плыла в воздухе, точно сонное видение;
вожделенная Ева, рождающаяся из земли, с улыбающимся лицом и сомкнутыми
ресницами. |