В тусклом свете чадящих факелов, длинной цепочкой мы спустились по ступеням. И столпились у металлической решётки, за которой на деревянном топчане сидел перепуганный пузан.

Муадан немного изменился, конечно. Вокруг глаз синие круги появились, волосы неряшливые, щетина отросла. Да и «пузатость» была уже не та. Он всё ещё страдал «зеркальной болезнью», но брюхо свою былинность утратило.

Узрев, в каком жалком состоянии находится королевский обер-камергер, я не почувствовал даже укола жалости.

- Ну вот ты и попался, голубчик, - злорадно произнёс я и вцепился двумя руками в решётку.

Муадан нас заметил. Встрепенулся, вскочил и упёрся спиной в стену. А когда увидел, какими глазами я на него смотрю, начал по стене сползать.

- Нет… Не надо…

У человека, который так себя ведёт, который трясётся лишь от одного вида анирана, на лбу написано, что он виноват. Осталось выяснить – в чём.

- Отпереть дверь! Дайте мне войти! Оставьте с ним наедине! – зарычал на я перепуганного охранника.

- Нет! Не надо! Не надо! – запричитал Муадан. – Только не с ним! Защитите меня. Не оставляйте с анираном.

Здесь уже, думаю, не только у меня не осталось сомнений, что Муадан виновен. Хотелось надеяться, что лишь в воровстве. Иначе…

Хрустнул дверной замок: охранник, повинуясь небрежному кивку принца Трифина, открыл решётчатую дверь на всю ширину. И дал зайти целой делегации.

Муадан, казалось, утратил дар речи. Он сползал по стене всё ниже и ниже. Брови испуганно скривились, ладошки молитвенно сжались, а губы тряслись. Но самым главным доказательством вины были его глаза. Испуганные до ужаса глаза, которыми он, не мигая, смотрел на меня.

То есть по ушам получить он боялся конкретно от меня. То есть за вред, который он причинил, он знал, что я с ним рассчитаюсь.

Я поднял левую руку, призывая всех, кто стоял за моей спиной, сохранять молчание. А затем, не отводя взгляда от испуганных глаз королевского обер-камергера, сделал пару шагов навстречу, не сказав при этом ни слова.

Это стало последней каплей. Остатки мужества испарились: Муадан рухнул на грязный каменный пол, а из глаз брызнули слёзы.

- Простите меня. Простите… Прости, аниран.

- Виновен! – металлическим голосом вынес я вердикт.

Но в чём виновен, конечно же, не озвучил. Я ждал явку с повинной.

- Я не хотел! Я не хотел! – рыдал Муадан.

- А теперь говори, что ты натворил, - продолжил ковать я. – И если посланник небес услышит хоть слово неправды, пощады ты не дождёшься. Спасти тебя сейчас может лишь правда.

- Правда? - снизу вверх Муадан посмотрел на меня взглядом полным надежды. – Правда спасти?

Я промолчал. Но вид принял ещё более грозный.

- Я не хотел. Я слаб. Я поддался на уговоры и блеск золота, - пролепетал он. – Прости, аниран.

- Ещё подробнее, - приказал я. – Чем больше правды, тем выше шанс спастись.

- Мне дали денег. Мне предложили подсобить в нападении на анирана, - торопливо заговорил Муадан, будто боялся не успеть выговориться. – Рауф Бумедьен попросил о встрече однажды. Сказал, аниран относится ко мне недостойно. Презирает меня. И у меня есть шанс расплатиться с ним за пренебрежение…

- Чего-чего? – я даже растерялся на секунду. О чём лопочет этот трусливый пакет с дерьмом?

Муадан подполз ближе и принялся пальцами гладить носки моих башмаков.

- Посол Эзарии дал мне много золота. Привёл нескольких, чтобы я рассказал им, когда на площади состоится выступление анирана. Сказал, я могу распоряжаться ими по своему усмотрению. Эти люди не боятся смерти и готовы к ней. Я лишь должен всё организовать… Прости, аниран, я виноват в том, что в Астризии появился новый праздник, который затем назвали «Иванов день».