Как и туман, жители нашей деревни вечно были голодны, так как достатка давно ни у кого не водилось. Даже до войны мы жили бедно, а теперь уж и подавно за гранью босой и голодной нищеты.

Оглянувшись, я безошибочно нашла крышу нашего дома. Ветхая, облупленная, в залатанных дырах, но с все еще целым дымоходом, из которого не вырывался дым.

Топить было нечем. И еще одна причина, по которой я должна была идти в лес.

Обязана и это даже не обсуждалось. Если не я, то этого не сделает никто.

Спрятав на мгновение лицо в руках, я, прикусив от страха губу, все же сделала шаг вперед. Так надо. Лес — последний кормилец. Там хворост, там расставленные мною петли на зайца и силки на птиц. Там есть хоть какая-то еда.

Спускаясь, как можно медленнее с пригорка, заметила вдалеке со стороны леса бредущих мужчин. Опознать односельчан с такого расстояния было сложно: мы все по весне носили одинаковые пошитые стариком Тарко черные кожухи. Даже на мне сейчас был такой же кафтан, подбитый заячьим мехом. Но моё внимание привлекло то, что нес один из мужчин на руках.

И это было точно не убитое животное.

Зажмурившись, приказала себе не приглядываться. Я узнаю обо всем по приходу домой. Если в деревне очередное горе — моя сестра Лестра быстро собирает сплетни. А после весь вечер будет обмусоливать подробности чужого несчастья.

Я знала это наверняка.

После смерти родителей она только и твердила о том, что нужно уходить на юг Что все умные люди так уже давно сделали и, наверняка, живут где-нибудь счастливо и сытно. Что в селении нашем совсем нет женихов, и в перспективе остаться старыми девами и сгинуть в тумане.

Она твердила это без устали. При каждом удобном случае: когда кто-то не возвращался домой, когда мертвые в деревню забредали, когда еда заканчивалась, и этих «когда» было десятки.

Только вот не желала принимать к сведению Лестра лишь одну деталь — наша младшая сестра Эмбер была больна. Она-то на улицу лишний раз не выходила.

Куда ей осилить путь на юг, а бросить ее одну в полуразвалившемся доме я никогда не смогу. Я не сумею жить и радоваться, зная, что погубила родного человека.

Что в родительском доме осталась умирать родненькая душа.

А Лестра могла. Каждое утро просыпаясь, я проверяла, не сбежала ли она. Ведь ее уход значительно ухудшил бы и без того тяжелую жизнь. Хотя в глубине души я понимала, что она вправе уйти и поискать лучшей доли.

Кто-то просвистел за моей спиной. Оглянувшись, заметила, как из леса выскочили мальчишки. — мертвяки? — в ужасе прокричала вопрос.

— Нет, — прогорланил в ответ один из мальчуганов, наш сосед. — Но туман сгущается, мы видали тени.

— Но мертвяков нет? — обеспокоенно уточнила я.

— Не видали, — прокричал он и рванул в сторону дома.

В его руках я заметила тушку зайца. Значит, зверь все же есть.

Ускорив шаг, я уходила вглубь леса, безошибочно находя свои тропы. Прошло всего пара минут как я набрела на первую петлю — пуста. Обречено я спешно отправилась дальше, стараясь не соприкасаться со щупальцами густого белого тумана, которые, извиваясь, следовали за мной, поджидая удобного случая, чтобы выпить из меня жизнь до дна.

Вторая петля добычи также не принесла. Пустыми оказались и силки.

Насобирав немного черемши в плетеную корзинку, что взяла с собой, принялась искать толстые сухие ветви для растопки печи. Поленья у нас были, а вот щепы и веток, чтобы огонь разыгрался, увы, нет.

Углубляясь в лес, торопливо связывала найденный хворост в вязанку. Находя опавшие ветви, перебивала их небольшим топориком пополам, а то и на три — четыре части и вновь закидывала увесистую связку на плечи.