Йель вытащил ключи из-за пояса, куда в спешке засунул их, и протянул ей.

– Вот, возьмите. Я уйду, но только после того, как вы ответите мне на один вопрос, – сказал он.

Нахмурившись, она плотно сжала губы.

– Вы мне не доверяете, – продолжал он, – да это и понятно, ведь я бесцеремонно ворвался в ваш дом среди ночи.

– И еще незаконно вторглись в частные владения, – добавила она.

Йель улыбнулся.

– И незаконно вторгся, – охотно согласился он.

– Кто вы такой? – потребовала она ответа.

Йель молчал. Он посмотрел на надгробие, на котором было выгравировано его имя. Обрадуются ли его родственники, узнав, что он жив? Или все они вздохнули с облегчением, решив, что паршивая овца, портившая их благородное стадо, больше никогда не нарушит их размеренную и спокойную жизнь?

– Меня зовут Марвин, – спокойно сказал он. – Марвин Браун.

Так звали гувернера, который занимался его воспитанием, когда Йель был еще малышом. Он сказал первое, что взбрело ему в голову.

– Браун пишется с буквой «е» на конце, – добавил он, подражая своему гувернеру.

Мисс Нортрап с облегчением вздохнула, опустив бревно, словно подумала, что человек, носящий такое имя, не может быть опасным.

– Мистер Браун, вы должны понимать, что находитесь в священном месте, доступ в которое разрешен только членам семьи Эйлборо. Зачем вы так бесцеремонно ворвались в этот склеп?

– Когда-то я был близко знаком с этой семьей, – ответил он. В его словах не было ни капли лжи. – Весть о смерти старого герцога потрясла меня до глубины души. Я просто не мог поверить в это и решил убедиться во всем лично.

– Теперь, когда вы все увидели собственными глазами, я прошу вас проявить уважение и покинуть это место. Я уверена, что завтра утром смогу ответить на все ваши вопросы.

Йель невольно улыбнулся, однако постарался сделать так, чтобы она этого не заметила. Он еще никогда не видел более упрямой женщины.

– Я уйду отсюда только после того, как вы, мисс Нортрап, ответите на мои вопросы.

– О чем вы хотите спросить меня?

– Я хочу знать, как умерли герцог и его сын, – ответил он. И тут ему в голову пришла одна ужасная мысль, вызвавшая жгучее раскаяние и горькое сожаление. – Скажите, герцог испытывал мучения перед смертью? – спросил он. Ему следовало неотлучно находиться возле постели умирающего отца и молить его о прощении.

Она снова плотно сжала губы, и он подумал, что она опять попросит его уйти, но вместо этого она сказала:

– На протяжении нескольких лет он страдал от какой-то тяжелой и изнурительной болезни. Врачи считали, что это чахотка, но я с этим не согласна.

– Вы не согласны?

Она гордо вскинула голову.

– У нас на севере очень мало хороших врачей. Пожалуй, один только доктор Рис из Морпета и есть. Однако детям герцога он не нравился, а так как сам герцог не хотел никуда уезжать из Брейхолла, то они привозили к нему врачей из Лондона. Меня часто приглашали ухаживать за его светлостью после того, как врачи возвращались в столицу.

– Вы разбираетесь в медицине?

– Я кое-что в этом понимаю, – сказала она нежным мелодичным голосом. Говорила она с легким, приятным для уха акцентом, свойственным жителям севера Англии.

У шотландцев этот акцент более сильный.

– Моя мать много лет болела. Все эти годы до самой ее смерти я была при ней сиделкой.

– Примите мои соболезнования, – сказал Йель. Не то чтобы он действительно сочувствовал ее горю, просто в этот момент он думал о своем отце.