Такие дела для неё – семечки. Думаю, в столице она сделает достойную карьеру.
– Карьера – ещё не самое главное в жизни, – сказала я. – Если ради неё человек рвёт серьёзные отношения… не знаю.
– Мда… Шесть лет, – повторила твоя сестра. – Я бы поехала за ней, но… у меня здесь – всё. Моё дело, моя семья. Да и… честно говоря, уже не знаю, что я чувствую.
Снова подперев голову руками, она закрыла глаза, а мне вдруг захотелось до неё дотронуться. Просто погладить её раньше срока засеребрившиеся волосы, как я делала, когда отцу было плохо. Когда мои пальцы прикоснулись к ним, Александра вдруг поймала мою руку и прижала к губам. Меня слегка испугал пыл, с которым она это сделала, а твоя сестра, держа мою кисть обеими своими руками, прильнула к ней щекой, будто она приносила ей облегчение. Мы сидели так, наверное, минуты две: Александра не выпускала мою руку, а я не отнимала её, озадаченная и окаменевшая. Потом твоя сестра открыла глаза и, устремив на меня немного затуманенный, полный усталой нежности и боли взгляд, сказала:
– Лёнь, ты знаешь, что ты ангел?
Окончательно сконфузившись, я всё-таки высвободила руку.
– Нет, Саш, я человек, – попыталась я улыбнуться. – Самый обычный… Что-то мне кофе захотелось, – добавила я со смущённым смешком.
– Лучше чайку завари, Лёнь, – попросила Александра. – Я бы тоже не отказалась.
Я заварила чай со смородиной, и мы уткнулись каждая в свою кружку. Меня одолела нервная зевота и зябкая дрожь, а глаза от недосыпа слезились.
– Иди-ка ты в постель, – улыбнулась твоя сестра. – Ещё совсем рано, а учитывая то, что наши посиделки кончились далеко за полночь, тебе ещё спать да спать надо. Иди, солнышко.
Мне не оставалось ничего, как только последовать её совету. В кухне я что-то совсем замёрзла, а кружкой чая удалось немного согреть лишь руки. Вернувшись в спальню и стуча зубами от холода, я сняла только носки и юркнула в тёплую постель – к тебе под бок. А ты даже не проснулась.Эту зиму мы пережили, греясь теплом друг друга. А вот весна встретила нас грустной новостью.
Третье марта, понедельник, был самым обычным днём, в наших краях больше похожим на зимний, чем на весенний, но запах весны витал во влажном воздухе – как первый сонный вздох земли, предвестник её пробуждения. У меня почему-то с самого утра было хорошее настроение – просто так, без всякой причины. В обед мы с девушками из книжного отдела весело болтали и смеялись, да так, что даже администратор Марина высунула свою увенчанную длинной чёрной шевелюрой голову из служебной двери:
– Это что за шум в торговом зале?
– Потому что тишина должна быть в библиотеке, – пародируя Галустяна, сказала толстушка Таня, и мы все снова прыснули.
День прошёл хорошо, хотя под вечер я опять сильно устала. Я вообще в последнее время стала быстро утомляться, но не придавала этому особого значения, списывая на авитаминоз, недосып, стрессы. Всё лечение свелось к покупке пачки поливитаминов в аптеке, да и те я порой забывала принимать. Придя домой, я застала тебя, как обычно, в твоей студии. Ты что-то тихо и задумчиво наигрывала на гитаре, и я сразу встревожилась. Это могло быть не только творческим процессом, но и признаком того, что тебе грустно и тяжело: вместо тебя всегда плакала гитара. Откинувшись в кресле и закинув ноги на край стола, ты теребила струны. Твои пальцы не замерли при моём появлении, а глаза были незряче устремлены в потолок.
– Привет, Уть, – сказала я. – Ты ужинала?
Ты не ответила. Струны звенели тонко, меланхолично, словно жалуясь и плача. Озадаченная, я подошла и положила руку тебе на голову. Твои губы сегодня были какими-то вялыми, но на поцелуй ты ответила.
– Нет, птенчик, не хочу. |