— Я приготовил для вас комнаты в западном крыле, сэр, — сказал Верней. — Позже вы скажете, какие вам угодно будет выбрать для себя.

Он продолжал говорить, но Ник его не слушал. Он поднялся уже до половины пологой лестницы.

В конце концов, он уснул. Он утомился больше, чем сам предполагал. Когда он проснулся, солнце потоками заливало комнату. Подле него стоял Верней.

Было десять часов. Он быстро оделся и сбежал вниз. Надо было проделать тысячу всяких вещей, принять интервьюеров и так далее. Родственники съедутся, должно быть, в течение дня. Согласно фамильному обычаю, глава семьи должен был быть похоронен в полночь, причем гроб к склепу должны нести на руках ближайшие родственники.

На небольшом столике лежала объемистая груда корреспонденции.

Ник перебирал ее, когда в комнату вошел Верней с блюдом в руках и ровным старческим голосом сказал:

— Миледи спустится сейчас, сэр!

Ник резко обернулся.

— Миледи приехала вчера вечером. Не приказали говорить вам, сэр, до утра об их приезде.

Вслед за ним в комнату вошла Алтея.

Они не виделись уже десять лет, а переписывались очень редко и то чисто официально.

Ник молчал. Он стоял, непримиримо глядя на Алтею, чувствуя, что она ненавистна ему.

Разом нахлынули воспоминания о Тото, о ее молодости, ее пылкой нежности, ее полной зависимости от него. Сбросив с себя чары замка Шаннон, которые начинали опутывать его, он вернулся назад, к той жизни, какую он вел с Тото. Явилась угроза для этой жизни, и он тотчас вооружился до зубов.

Алтея сказала своим резким, неприятным голосом:

— Вы понимаете, конечно, Доминик, что эта смерть и получение вами наследства аннулируют мое согласие, правда, условное, дать вам развод. На нас лежит сейчас ответственность, которой мы не несли до сих пор. Надеюсь, вы не станете пытаться разубеждать меня в этом отношении, так как, уверяю вас, я все продумала самым тщательным образом и приняла решение лишь после долгих размышлений.

Он продолжал смотреть на нее — на розовое красивое лицо, голубые глаза, хорошо причесанные волосы.

— Однако, — любезно сказала она, — вы, вероятно, голодны. Вам один или два куска в кофе, Доминик?

("Ник, сахару? Милый, нельзя же четыре куска! Что с тобой будет!") Он сказал:

— Благодарю, если разрешите, я сам себе налью.

— У вас вид прекрасный. Вы из города?

Завтрак превратился в настоящий фарс. Ник быстро поднялся.

— Нам надо договориться до конца, если вы ничего не имеете против. Чем скорее — тем лучше, я полагаю. Не пройти ли нам в библиотеку?

Он распахнул перед ней дверь и прошел вслед за высокой, затянутой в корсет женщиной в библиотеку, где сильно пахло старой кожей и немножко кедровым деревом. Проникавший сквозь большие окна свет смягчался цветными стеклами. У Ника заныло сердце при виде этой красоты; казалось, появление Алтеи умалило его любовь к этому месту, запятнало ее.

Он начал напрямик:

— Вы только что сказали, что берете назад свое согласие на развод. Боюсь, это невозможно: надо идти до конца. Дело уже начато.

— Я могу забрать назад мое прошение, — спокойно сказала Алтея, — я так и сделаю. Я уже уполномочила на это моего поверенного.

Ник стиснул руки.

— Необходимо вам, необходимо нам обоим подчинить наши желания, каковы бы они ни были, требованию момента. Вы унаследовали знатное имя, а такое наследство возлагает тяжелую ответственность, Доминик! Дядя Майкл…

— Если вы не дадите мне развода, я сам возбужу дело против вас.

— Но я ведь вернулась к вам, Доминик!

Он глядел на нее, не скрывая своей ненависти.