Она видела, что краска медленно залила лицо Чарльза, автомобиль на секунду метнулся в сторону, а Чарльз сказал деревянным голосом:

— Понимаю.

И Тото вдруг захотелось плакать, такой несчастной она почувствовала себя. Она чудесно провела время с Чарльзом, которого она всегда любила, а теперь все испорчено. Слезы закапали ей на руки, и Чарльз увидел их.

Он отвел автомобиль под дерево и в благодетельной тени взглянул Тото в лицо.

— Не надо, — сказал он очень мягко, — не плачьте. Мне не следовало спрашивать вас или следовало бы знать. Но я не знал. Мне и в голову не приходило…

Он обнял ее одной рукой за плечи, и Тото разрыдалась окончательно, прижимаясь к этому дружественному синему рукаву.

— Я хотела… сказать вам… Было так нечестно… молчать. Но я… я не могла. Не потому, что я считаю, что это дурно, хотя другие, кажется, считают, но потому, что я знала: вам будет больно. Это само собой вышло, Чарльз! Я была так одинока в Вене, и вот явился Ник… случайно, и мы оба поняли сразу. Мы были… о, мы были так счастливы! Поверить нельзя!

— Да, — сказал Чарльз, с трудом ворочая языком. — Когда я встретил вас в Париже, у вас был совсем особенный вид. Я заметил.

Они сидели молча, а мимо мелькали автомобили с веселыми, смеющимися обыкновенными людьми.

— Вот я сказала вам, и весь день для нас испорчен, — грустно твердила Тото. — Но я должна была сказать. Вы думали… другое.

— Я рад, что вы сказали, — уверял ее Чарльз, стараясь улыбнуться. — Ужасно рад, Тото, мы ведь останемся друзьями, правда? Темпест не будет против, нет?

— О нет, — серьезно ответила Тото. — Чего ради? Сейчас его нет здесь. Ему приходится проводить много времени в Ирландии, знаете?

— Ах, да, он получил наследство? Ну, значит, решено: мы с вами приятели раз навсегда, что бы ни случилось? И, если когда-нибудь вам понадобится помощь, клянитесь, что прежде всего вы обратитесь ко мне.

— Клянусь, — ответила Тото.

Оба старались, чтобы предобеденное время прошло как можно лучше, но и обед с Вероной и Рагосом вышел тоже довольно натянутый.

Чарльз возвращался в этот день домой, думая, что хорошо бы ему умереть или хорошо бы, если бы Темпест умер. Он судил Ника так, как тот и рассчитывал, но к этому еще примешивалось горькое чувство утраты.

Он часто думал о том, что Тото может полюбить кого-нибудь, и подготовлял себя к этому, но другое дело, если бы все обстояло нормально, а то, что Тото сказала ему, вывернуло ему всю душу.

Вернувшись к себе, он полночи просидел, сжимая голову руками, думая о Тото, о его первой встрече с ней и о Темпесте, о том, что тот оставил для нее квартиру — для нее!

Чарльз был мягок по натуре, но, когда он прижимал ладони к глазам, как бы желая отогнать образ Темпеста, он чувствовал, что волна примитивной ярости захлестывает его; он отчаянно желал Тото, но еще больше желал бить и бить Темпеста по лицу, пока оно не стало бы неузнаваемым.

И — ирония судьбы — на следующее утро он снова встретил Тото, и на этот раз она сама предложила отправиться на прогулку.

— Мы заедем за Вероной и Жуаном, пообедаем вместе и поедем в Кукхэм купаться. Скажите, что согласны, да?

Чарльз сказал. Было невероятно жарко; облегчала даже мысль о купании.

— Мы захватим ужин с собой, да?

Чарльз на все соглашался. Он был сильно утомлен, и от этого все чувства притупились, что очень его радовало.

У Тото вид был свежий, несмотря на жару. На ней было что-то белое, тончайшее, и большая белая шляпа со свисавшей сбоку лиловой розой.

Они накупили вместе фруктов и цыплят и основательный запас льда.