Барашка и рыбу придется собачке отдать.
Леонид Павлович насторожился:
— Почему это вдруг?
— Ленечка, ты не пугайся. Это не симптомы болезни. Я ужасно здесь растолстела, так что, снова пора на диету.
За два года супружеской жизни Лагутин почти смирился с дурацкими диетами жены, он лишь изредка протестовал. И на этот раз мудро решил промолчать.
На самом деле Евдокия его обманывала. Она не полнела — не склонна была, но муж вский раз так пугался, видя отказ жены от еды, что она шла на хитрость: частенько ему приходилось лгать. В его возрасте трудно понять как это нет аппетита, если здоров. К тому же, Лагутин мечтал нарастить жирку на тощее тело Даши и первое время пичкал деликатесами ее сверх всякой меры. От этого у Евдокии появилось отвращение к пище, она взбунтовалась и прибегла к диетам.
Сейчас же она есть хотела, но желание накормить облезлого пса оказалось сильнее голода. Мысленно облизываясь, Евдокия опустошала тарелки в кулек и планировала перекусить где-нибудь по дороге домой.
«Я перебьюсь, зато как будет рад бедный песик», — сердобольно размышляла она.
Глядя на то, как жена собирает ресторанный обед очередной бездомной собаке, как расползается по целлофану мятный соус из-под барашка, Лагутин уже и не злился. Лишь с брезгливой гримасой сказал:
— В связи с твоим увлечением я всерьез начинаю подумывать, не покупать ли нам для этих дворняг сухой корм. Какой-нибудь Дарлинг или Педи Грипал, на мой взгляд, выглядят аппетитней.
— Вот и лопай их сам, — отправляя и рыбу в кулек, ответила Евдокия. — Дворняги не станут есть заграничную лабуду.
— Ясное дело, — саркастично заметил Лагутин, — им привычней барашек из ресторана.
— Вовсе нет, просто наши дворняги знают толк в жизни: они привыкли к натуральной еде.
— Зато ты, со своей диетой, от еды скоро отвыкнешь, — поднимаясь из-за стола, попенял Лагутин жене и строго добавил: — В автомобиле тебя буду ждать. Изволь не задерживаться. Догоняй.
— Ленечка, как ты можешь? — рассердилась вдруг Евдокия. — Когда я задерживалась? Знаешь, мне уже надоело! То дворнягами упрекаешь, то диетой, ко всему придираешься. Почему ты все время ругаешь меня?
Леонид Павлович удивился:
— Я ругаю тебя? Это ты постоянно меня ругаешь. Что ни скажу, все не так.
Она закатила глаза и громко три раза икнула:
— Ик-ик-ик! — И ту же выдала комментарий: — Ну вот, опять начинается. Придрался опять. Я уже нервничаю.
Лагутин пошел на попятную:
— Ладно-ладно, не будем.
Он поспешил расстаться с женой. Во-первых, не хотел слушать ее упреки, а во-вторых, он не мог смотреть на все эти нежности с бездомными псами.
«Уж лучше неспешно прогуляюсь после обеда и почитаю газету», — подумал Лагутин, выходя из ресторана и направляясь к лотку, на котором продавался дежурный набор туриста: от журналов до купальников, не искулючая пива и прочих, необходимых курорту продуктов.
— Купите жене шоколаду, — посоветовал осетин-продавец, протягивая газету.
Евдокия, за мужем бежавшая по пятам, застыла в надежде: «Хоть шоколаду поем, коль собачки им не питаются». Но Лагутин, хмурясь, ответил:
— Ну что вы, моя жена на жесточайшей диете.
Осетин удивился:
— А что же она ест?
— Только меня, но поедом.
Продавец рассмеялся, а Лагутин неспешно направился к автомобилю — обед из шести блюд приятно отяжелил. Он любил послеобеденные променады. Голодная же Евдокия, сглотнув слюну, вихрем помчалась тайной тропой туда же, куда направлялся и муж. |