– Да все просто. Мы расстаемся. – Его поза была расслабленной, лицо спокойным.

– Ты шутишь? Ты меня наказываешь из-за этого дурацкого парка?

Джон только покачал головой. У Кэссиди не укладывалось в голове то, что сейчас происходило.

– Но я люблю тебя.

Кэссиди сказала это очень серьезно. Она справилась с первым шоком, собралась и готова была драться до конца.

Но что-то подсказывало Кэссиди: если она сейчас уйдет, Джон за ней не побежит. И даже будет рад.

Нет, тут нужно другое, но что? Если бы знать… Он совсем ненормальный. Выкинуть такое… Надо сыграть правильно. Все равно партия будет за мной.

Джон посмотрел на нее, и ему вдруг стало противно. Не из-за Кэссиди, а от самой ситуации. Эта женщина была ему нужна для рождения сына, он ей – для денег. И обоим было важно получить социальный статус семейного человека. И оба это понимали.

И теперь она мне говорит «люблю». Да это слово вообще ничего не значит! Оно само по себе все упрощает. Точнее – облегчает жизнь. Никто ничего не чувствует, но так надо, и оба говорят друг другу «я тебя люблю» так же легко и привычно, как «привет», и становится спокойнее, и можно продолжать отношения, построенные на чем угодно, только не на настоящем чувстве. Ты это знаешь, она это знает. Но вслух сказать нельзя. Это табу…

– Знаешь, я ведь не люблю тебя, Кэссиди. Прости. – Джон встал, подошел к бару и достал скотч.

«Прости». А как это слово? Оно тоже облегчает жизнь. Ты «извини», я «извини». И внутри обида и разочарование, но на словах все опять нормально.

– Чем быстрее мы закончим этот разговор, тем будет лучше для нас обоих. – Фраза затасканная, но с другой стороны – и ситуация тоже банальная. Джон налил себе немного скотча и снова упал в кресло.

– А как же любовь? Почему? Нельзя же так! А дети, которых мы хотели? – Кэссиди, похоже, по-настоящему испугалась. Она подошла к Джону. – Скажи мне, что это страшный сон, что это кошмар, что я проснусь и все снова будет по-прежнему.

Это прозвучало настолько фальшиво, что оба погрузились в глубокое молчание.

Кэссиди нервно ходила по кабинету. Ее подгоняла дикая злоба, клокотавшая внутри, – злоба обманутой женщины.

Ненавижу! Ничтожество!

У него есть еще кто-то? Быть такого не может! Он просто псих! Или все-таки может?

Джон отстраненно смотрел в окно.

– У тебя кто-то есть? – почти шепотом спросила Кэссиди.

– Да, – ответил он спокойно.

– У тебя есть другая?! – повторила Кэссиди, словно лаконичный ответ Джона не смог уместиться в ее сознании. – Ты за моей спиной нашел какую-то… – Ее руки сжались в кулаки.

– Если хочешь, называй это так, мне все равно. – Джон устало вздохнул и пригубил скотч.

Не объяснять же этой женщине, кем является для меня Виктория, что люблю ее безумно, что за нее не страшно все потерять… Охотнице на мужчин этого не понять.

Кэссиди между тем уселась в кресло и достала из сумочки пачку сигарет, закурила: в ее душе пробудилась надежда. Странная сама по себе надежда на то, что это связь с какой-нибудь молодой сексапильной красоткой, которая, как и положено, окажется случайной. Ведь тогда Джон примчится к ней с цветами и мольбами о прощении.

И у него появится чувство вины. А это очень, очень неплохо…

– Кто же она? – Кэссиди старалась говорить нарочито равнодушным голосом. Она стряхнула пепел в пепельницу. – И это у вас серьезно?

Душившая ее злость выплеснулась на секунду: Кэссиди с силой затушила сигарету.