– За эту ночь, – произносит она.

– За ночь, – отвечаю я, и мы оба выпиваем.

К моему удивлению, она выпивает также быстро, как и я. Она так прекрасна во всем, что заставляет мой член просто рыдать. Я хочу сорвать с нее одежду, но она ей потребуется, когда она рано утром соберется уходить домой. Сама мысль ее ухода мне не очень нравится. Я уже испытываю дискомфорт от того, что мне придется ее завтра отпустить. Как только я ее получу...

Она протягивает руку и расстегивает мою рубашку, обнажая грудь. Проходится своими жемчужно розовыми покрашенными ногтями по татуировке ревущего тигра у меня на груди.

– Такой оskal,  ты был вором, – выдыхает она.

Я молчу. Мои татуировки сами за себя могут рассказать всю мою историю кровопролитий, насилия и негласного морального кодекса моего прошлого. Когда моя жизнь проходила по тонкой границе между жизнью и смертью. Когда я зарабатывал очередную татуировку за наказание, лишение свободы, все тату могут быть моей краткой биографией, а поскольку она была дочерью Короля мафии то, может читать и понимать их.

Она расстегивает оставшиеся пуговицы на моей рубашке, тянет ее вниз, полностью оголяя мой торс. Я с жадностью смотрю в ее огромные глаза, они сияют, рассматривая татуировку эполета на моем правом плече.

– Высокопоставленный, – шепчет она.

Она поднимается на цыпочки и целует череп в середине эполета. Это жест поклонения. Она знает, что он означает – я никогда никому не буду прислуживать.

Я неподвижно стою, как статуя, когда она прикасается к розе. В голове роятся уйма разных воспоминаний. Ни одна женщина с таким трепетом не прикасалась к ней. Так, наверное, Далила держала волосы Самсона.

– Ты провел свой восемнадцатый день рождения в тюрьме, – отмечает она глухим голосом.

Затем ее пальцы медленно передвигаются к клинку кинжала.

– Ты забирал жизнь, – она касается капли крови, стекающей с клинка, считая вслух жизни, которые я забрал. – Одна, две, три, четыре..., – там еще есть капли, но она останавливается и не проводит по ним пальцем. Она поднимает на меня глаза, наши взгляды встречаются, и она глубоко выдыхает. Ее выдох похож на сожаление или боль, не могу сказать.

Она обходит меня и изучает мощную татуировку Мадонны с младенцем в окружении святых, ангелов у меня на спине. Они стоят на фоне кафедрального собора. Это воровской талисман. Я знаю, что я великий грешник, но надеюсь, что Мадонна защитит меня, будет вести по жизни и принесет мне удачу.

– Так... ты был вором с раннего возраста, – говорит она. Я чувствую ее дыхание на своей спине.

– С пятнадцати лет, – тихо отвечаю я.

– Мммм, – она кладет ладонь мне на спину, я закрываю глаза от невероятного ощущения ее мягкой и бархатистой кожи.

Она читает вслух по русски:

– Господи, прости меня за мамины слезы.

Я резко разворачиваюсь и хватаю ее за запястье.

– Хватит!

Что то мелькает в ее глазах, что то не понятное для меня, но не страх.

– Итак, теперь ты слишком много знаешь обо мне, – говорю я. – А что нужно знать о Таше Эванофф?

– Только одну вещь, тебе следует знать обо мне – сегодня я твоя.

– Тогда покажи мне, что сегодняшняя ночь принадлежит мне, – говорю я.

Она краснеет, розовый оттенок распространяется по ее шеи и щекам. Она с силой прикусывает нижнюю губу и протягивает мне свой пустой стакан. Я забираю его, и она сбрасывает туфли. Как мило. Никакая другая бы женщина ни за что не сняла бы первую деталь одежды – туфли. Фактически каждая женщина знает, что туфли – это сексуальная часть, которую предпочтительно не снимать, особенно если она голая.

Она снимает свой кардиган.