— Доброе утро, любимая, — пробормотал Калеб. Он неслышно выплыл из спальни, потер сонное лицо, пригладил непослушные каштановые кудри. — Давно не спишь?

— Давно, — призналась я и вручила ему приготовленный для себя тост с маслом.

Сунула в тостер новый кусочек хлеба.

Калеб быстро проглотил угощение и ухмыльнулся.

— Как же мне не хватало твоей стряпни, дорогая.

— Прекрати! — Я шутливо ткнула его в живот. — Можно подумать, ты в Конго деликатесами питался. Знаю я вас, гуманитарных работников. Все меню — каша-размазня, пиво да печенье в глазури.

Калеб перехватил мою руку, притянул к себе. Я облизнула губы и сунула пальцы за резинку его пижамных штанов. Раньше они сидели на нем плотнее. Едва подушечки пальцев ощутили жар кожи Калеба, внутри меня что-то разжалось. Все будет хорошо. Подкаст утратил значение; прошлое и ложь, которую я нагородила, больше не важны. Значение имели лишь наши сердца, наши тела.

Калеб опустил голову, коснулся губами моих губ. Ну и пусть он уже больше суток не чистил зубы, ерунда. Калеб дома, и в мире опять спокойно и тепло.

В спальне затрещал мой мобильный, резкий звук пробил окруживший нас уютный кокон. Внутри все оборвалось. «Лани».

— Ну его, — шепнул Калеб и снова привлек меня к себе.

Однако нарастающий ужас гнал к телефону, сердце готово было выпрыгнуть наружу, и, торопливо хватая трубку, я едва не поперхнулась.

— Джози, милая, держись. — От непривычно мягкого голоса Эллен мое тело словно пронзило множество игл.

— Что? — спросила я.

Не слово — слабый выдох.

— Тяжело такое сообщать. Она умерла. Прими мои соболезнования.

Я поднесла руку к груди, пальцы впились в кожу. Там, внутри, по-прежнему бился пульс сестры, я не ощущала ее мертвой.

— Ты уверена?

— Да, моя золотая, уверена. Я не видела… ее лично, если ты об этом. Но маме сегодня утром позвонил кто-то из «Общины жизненной силы».

Я молчала, слова Эллен медленно доходили до сознания. Звонок из «Жизненной силы». Лани не умерла.

Умерла мать.

— А. Понятно.

Собственный ровный голос вызвал удивление. Я представляла этот момент бессчетное число раз — и всегда ждала от себя слез, криков, безутешных сожалений об утраченных возможностях. Ждала опустошенности, отчаяния… а теперь не ощущала ничего.

Эллен отрывисто вздохнула.

— Да.

Я кивнула — она не могла этого видеть. Закрыла дверь спальни и спросила:

— Как это произошло?

— Она… Ох, милая, она повесилась.

Я вздрогнула, представила болтающееся в воздухе худое мамино тело, вывернутую под неестественным углом шею. К горлу подступил ком, я сглотнула его со странным удовлетворением. Может, не такая уж я и ледышка.

— Куда послать цветы? В похоронное бюро или к твоей маме?

— Выбрось цветы и доставь к маме себя!

— Эллен, я не приеду домой.

— Джози, ты должна. Ты ее дочь.

— Дочь, которую она бросила больше десяти лет назад! Ничего я не должна.

— Все равно она твоя мать.

— Она умерла. И не важно, приеду я или нет. Она будет мертва в любом случае — где бы я ни находилась.

— Притворюсь, что я этого не слышала. Ты прекрасно знаешь: похороны устраивают не ради умерших, их устраивают ради тех, кто остается жить. Ты нужна нам здесь. Нужна моей маме. Ей и так нелегко из-за подкаста — хотя ты ни разу не позвонила и не спросила, как она это переживает, — а станет еще хуже.