|
Но помните: там, куда мы с вами можем попасть, есть только три правила: никому не верить, ничего не бояться и ни о чем не просить..." Тогда Юрий не стал спорить, но дал себе твердый зарок. Он никогда не расскажет им ни о Терапевте, ни о Флавии, ни о Марке. И это было единственное, в чем он уверен наверняка. Он помнил и другое. Для тех, кого сейчас косит страшная коса, кого по ночам забирают "маруси" и "столыпины", арест означал конец, и чаще всего - безвозвратный. Тем, невиновным, кого арестовывали тысячами и тысячами, надо думать только об одном - как уцелеть. Но он, Юрий Орловский, не был случайной жертвой. Он был врагом, ненавидевшим этот проклятый режим, погубивший его Родину. А значит, и после ареста, его сражение не закончено. Правда, теперь бой будет вестись в абсолютно неравных условиях. Песчинка попадает в жернова, мелющие все и вся. Но если песчинка тверда, то оставит на жерновах царапину. Нет, еще ничего не кончено. Он вспомнил отца Леонида и покачал головой. Все-таки священник ошибался: ненависть к врагу - это то, что поддержит его, не даст пропасть напрасно. Ненависть - и любовь к друзьям, к тем, кого уже нет, и кто еще жив, чья жизнь зависит от него, Юрия Орловского... Он достал из папки свою незаконченную рукопись и грустно улыбнулся, прочитав заголовок: "Героический эпос дхарского народа". Когда-то Родион Геннадиевич, добрейшая душа, уверял, что это готовая кандидатская, и что Юрию надо поскорее заканчивать работу. Но с тех пор спешить стало некуда, он начал писать другую - главную свою книгу - и рукопись так и осталась незавершенной. Что ж, теперь время было. Орловский заставил себя сосредоточиться, взял ручку и стал писать своим ровным красивым почерком как раз с недописанной три года назад строчки. Он работал всю ночь, дважды заваривая чай и докуривая коробку "Нашей марки". Глава была уже почти закончена, когда он услышал, что в дверь постучали. Наверно, стучали уже не в первый раз, поскольку стук был громким и нетерпеливым. Юрий улыбнулся и аккуратно закрыл ручку колпачком. Стук продолжался несколько минут, чьи-то голоса требовали открыть и открыть немедленно, но Юрий по-прежнему сидел за столом, глядя на исписанный только наполовину лист бумаги. Что ж, главу ему уже не дописать... Стук сменился грохотом - очевидно, те, за дверью, уже потеряли терпение. Впрочем, дверь оказалась добротной, и Орловский успел докурить последнюю папиросу, прежде чем в прихожей послышался треск. Тогда он выключил свет. В коридоре затопали ножищи, вдруг послышался грохот, звон и громкие ругательства. Нехитрая выдумка сработала - кто-то из ночных гостей угодил-таки ногой в ведро. Юрий рассмеялся, встал и накинул на плечи пиджак... 2. НОВОЕ МЕСТО СЛУЖБЫ - Значит, Пустельга Сергей Павлович... - Пустельга, товарищ полковник... Поправлять старшего по званию, да еще в кадровом отделе Центрального Управления НКВД, в общем-то, не следовало, но Сергея всегда раздражало, когда его фамилию коверкают. В Украине, откуда он был родом, никому не нужно объяснять, что "пустельга" - название маленькой сильной птицы степного сокола. Здесь же, в Столице, как и в Ташкенте, откуда он только что прибыл, фамилия Сергея вызывала затруднения, а порой - и улыбку. А этого Сергей, несмотря на невысокое звание и двадцать четыре года от роду, не переносил ни от кого. Впрочем, пожилой полковник-кадровик, полный лысый мужчина, был настроен вполне благодушно. Он даже пробормотал "извините" и повторил фамилию старшего лейтенанта, на этот раз, с правильным ударением. - Ну-с, я вас слушаю... - То есть?. |
