|
И они закладывали, в точности такое место найдя. Разобраться — тоже никакого чуда. Что им виделось? Зеленая возвышенность, вода… Словом, идеальные условия для города, чтобы он и от врагов был защищен, и стоял на плодородных, обильно орошаемых землях, с чистой и большой рекой. А если им при этом виделось, например, что там они встретят орла, держащего змею, это тоже вполне объяснимо. Где орлы — там и зайцы, и грызуны, все те животные, которым нужна хорошая растительность на тучных почвах… Так, разбирая эти откровения деталь за деталью, мы можем увидеть, что цари опирались на знания, которыми и так обладали, и что во сне они в сконцентрированном, сгущенном виде видели то идеальное место для города, о котором давно уже думали наяву…
Высик остановился, прислонился к стене. — Да, сны, — сказал он. — Можете посмеяться надо мной от души, но сны — это мой метод. Да, метод, самый что ни на есть. В смысле, я вижу сны, в которых нормальное перемешано с небывальщиной, и эта небывальщина показывает все то, что от жизни в этих снах зацепляется, в таком неожиданном свете, в таком неожиданном повороте, что тут-то и видишь разгадку. Главное, к неожиданностям быть готовым. Это тоже интуиция, да? — Одно из проявлений интуиции, — согласился врач. — Вот и выпьем за это, — сказал Высик. — И спать пойду. Авось, приснится что-нибудь дельное.
10
Шалый добрался до дома Степняка в начале шестого утра. Из оружия у него были при себе пистолет, «ТТ» еще с войны, с наградной пластинкой — под словами «За доблесть» была гравирована подпись командира дивизии, и нож. Надо сказать, на нож Шалый полагался больше. Хоть «ТТ» и был зарегистрирован должным образом, и имел Шалый право и на его ношение, и на его применение для необходимой самообороны, но он предпочел бы не объясняться лишний раз, правомерно или неправомерно он открывал огонь. А учитывая, что «ТТ» был, как полагается, «отстрелян» для картотек всех органов, могли возникнуть еще и объяснения по поводу, что Шалый делал в Казани. Объясниться он объяснился бы, но светиться на выполнении поручения командира и лишний раз трепать нервы себе и ему Шалому совсем не хотелось. Нет, нож, по его мнению, был и надежней и тише. Шалый мог и метнуть нож так, что никакой стрелок его бы не опередил. Умение обращаться с ножом не раз его выручало. К пистолету Шалый прибегнул бы только в самом крайнем случае. Он бы предпочел обойтись вообще без кровопролития — но, думалось ему, Кирзач остановится только мертвым. Убрать его сейчас, немедленно, разъяснить ситуацию Степняку, схоронить вместе со Степняком труп Кирзача так, чтобы его никогда не нашли — или нашли по наводке, которую Шалый командиру подкинет, чтобы труп явился доказательством: жизни Бернеса ничто не угрожает и шухер пора кончать; потом отзвонить Ямщику и успокоить его, и пусть радуются, что Шалый сам все сделал, никого не привлекая и никого не ставя в известность… Лучше всего, да. Потом, возможно, с ним захотят разобраться, и Уральский, и Волнорез, и Губан. Что ж, пусть рискнут, милости просим. Еще вопрос, доберется ли кто из них до Шалого. Того, что они чуть не весь уголовный мир могли под нож подставить, им не простят, и, едва пробежит слушок, что Кирзач мертв, на них начнется такая охота, что только спасайся. Шалый подобрался к дому с задов, со стороны яблоневого сада. На многих яблонях уже висели спелые плоды. Тут и там крупное налитое яблоко с мягким стуком шлепалось в траву, короткую и густую, сорванное последним для него дуновением легкого ветерка, пока Шалый пробирался между стволов деревьев. Ни звука, кроме тяжелых шлепков спелых, не держащихся уже на тонких сухих хвостиках, яблок. И это безмолвие очень Шалому не нравилось. |
