— Что вас тревожит? Интуиция?

— Я бы слово «интуиция» не употреблял, — поправил Высик. — Всего дня три-четыре назад осудили мы это слово как мракобесие и поповщину. Даже собрание проводили, по указанию сверху.

— Ну, знаете… — врач развел руками. — Куда же без интуиции, а?

— По-вашему, неправы те, кто ее осуждают? — не без подковырки спросил Высик. — Решение партии, так сказать.

Врач уже привык: когда Высик говорит с такой подковыркой — значит, собеседника «на вшивость» проверяет, и на все «решения партии» ему наплевать, ему важно настоящее мнение услышать. В самом начале их знакомства, во время жуткое, но в чем-то и очень легкое, потому что только-только война кончилась, и верилось, что все будет по-новому, по другому, после этой освободительной бури, пронесшейся над Европой — верилось наперекор разуму и чувствам, ушам и глазам, отчетливо доказывавшим, что возвращается все та же затхлость, и даже еще более худшая, и из затхлой тьмы такие упыри вылезали, такие хари, каких и в прежнее расстрельное время не было — так вот, в самом начале их знакомства врач еще зажимался и закрывался боясь со стороны Высика той провокации, после которой — донос и исчезновение навсегда… Но очень быстро разглядел, буквально в несколько дней, что, когда Высик провоцирует — иногда, внаглую — то совсем иным тоном вопрос задает, и с совсем иным лицом, не ерническим, а угрюмым, будто предупреждает собеседника: смотри, вот я сейчас тебя ловлю, как волк зайчишку, и сам будешь виноват, коли попадешься, я тебе не зря клыки показываю… И, как только этот барьер исчез, Высик и Голощеков стали общаться легко и свободно, и общались так все эти годы, несмотря на разницу в возрасте и образовании, и доверяли друг другу то сокровенное, что в те времена иные таили даже от детей и родителей, чтобы себя и других охранить от лагерной мясорубки.

— Интуиция всегда была и всегда будет, — сказал врач. — Как же без нее? В конце концов, есть у нее и вполне материалистическое объяснение.

— Какое?

— Интуиция — это настолько быстрая цепочка мыслей, что мы не успеваем схватить всю цепочку, и видим только последнюю мысль. Это благодаря опыту приходит, благодаря тем знаниям и урокам, въевшимся в кровь, которые уже не надо повторять постоянно, ведь не твердим же мы про себя, что дважды два — четыре, чтобы, не дай Бог, не забыть. Вот вы, например, осматриваете место преступления, и вы уже умеете видеть картину в целом, и какие-то детали, которые вы даже осознать не успели, где-то и чем-то вас цепляют, и вы говорите: «Мне кажется, тут опытный грабитель поработал». Или, наоборот: «Мне кажется, тут работа пацанов». И потом, когда ваше предположение сбудется, вы, может, и сообразите, какие детали навели вас на правильную мысль, а может, для вас самого останется загадкой, почему вы так быстро среагировали. Но одно можно будет точно сказать: это ваш опыт подсказал вам такую быструю цепочку мыслей, что ваш мозг не успел ее зафиксировать. Вот и все. И никакой мистики и поповщины.

— А бывает, — продолжил врач после легкой паузы, — что интуиция срабатывает во сне. Если мы долго бьемся над какой-то задачей, то можем во сне увидеть ее решение. Причем нам это будет казаться чудом, а никакого чуда нет. Примеров — множество, и я вам, по-моему, как-то их приводил…

— Да, приводили, — Высик встал и заходил по комнате. — Менделеев, там, который свою периодическую таблицу во сне увидел. Писатели и художники…

— А еще, если хотите, цари, — ввернул врач. — Сколько мы знаем легенд о царях, которым во сне являлось откровение: заложи новую столицу на таком-то месте.