То Анита Сузман помогала, то Таня отпрашивалась с раскопок, чтобы посидеть с Сэмом у них дома. Впрочем, пообщавшись с мальчиком один раз, доброхоты не стремились повторять этот подвиг, и Алексу пришлось пересмотреть договоренность с няней.
— И как долго это будет продолжаться? — спросила Таня на раскопках.
— Понятия не имею. Мы точно сотрудники метеорологической станции. Когда Мэгги приходит домой вечером, я должен идти в паб. Она ведет себя очень сдержанно и все такое, но как только я возвращаюсь, она должна уходить.
— Похоже, сейчас все устроилось так, как выгодно ей.
Алекс вопросительно посмотрел на Таню.
— Ну, ей не приходится брать на себя ответственность за детей, но она не теряет эмоционального контакта с ними.
— Об этой стороне вопроса я как-то не думал. Возможно, и мне пора ставить какие-то условия.
— Нет, — возразила Таня. — Это уже будет использование детей для достижения своих целей.
— Эй! Алекс! — Это их позвал Ричард, плотно засевший на «раскопе Мэгги». — Идите же сюда!
Несколько дней Алекс пускал все на самотек, а потом все-таки занял твердую позицию. Он сообщил Мэгги, что нынешняя ситуация слишком для него тяжела. Он сказал ей, что позволит встречаться с детьми только в том случае, если она вернется домой.
Мэгги ушла в ярости. Она чувствовала себя одураченной. Это ведь она должна была ставить условия, а не Алекс. И теперь, увидев, как отчаянно она хотела быть с Сэмом и Эми, он потребовал, чтобы она выложила карты на стол.
Она не боялась за детей: она знала, что им не угрожает опасность, если не считать вспышек ярости у Алекса; но мысль о том, что она их не увидит, повергала ее в отчаяние. Мэгги заметила, что перебирает в уме события последних недель, задумываясь, не слишком ли многого просила. Порой она уже хотела капитулировать, отговорить себя от своего нового увлечения, а затем снова меняла позицию, совершая в уме гимнастические кульбиты.
Мэгги много плакала. Она чувствовала, что расклеивается. Но она отказывалась вернуться к Алексу на его условиях и обратилась к юристу, надеясь получить право опеки над детьми.
— Я буду добиваться. — говорила мисс Монтегю, поблескивая зрачками и позвякивая серьгами, — хоть и не говорю, что мы получим это автоматически — судебного запрета, чтобы выставить его из дома, и распоряжения суда об определении места жительства, чтобы дети были с вами.
У мисс Монтегю была привычка склонять голову набок во время разговора.
— Мне вдруг показалось, что это немного несправедливо по отношению к Алексу, — призналась Мэгги.
— Несправедливо?
— Дело в том, что я первая поступила с ним дурно. Теперь я понимаю, как это выглядело со стороны, когда я ускользнула ночью... Я чувствую, что сама заварила эту кашу, а в результате он лишится дома и детей.
— Ну и черт с ним! Нечего пускать в ход кулаки!
Мэгги была поражена. Серьги мисс Монтегю раскачивались с еще большим энтузиазмом.
— Знаете, раньше он никогда этого не делал.
— Меня больше волнует, чтобы он не делал этого в будущем. Если вы хотите, чтобы я запросила распоряжение суда об определении места жительства, будьте готовы явиться в суд в течение следующих двух недель. Тем временем я запишу ваши показания о его поведении, которые вы должны будете подтвердить под присягой.
— И что потом?
— Вы их подпишете, и я направлю их в суд.
Письменные показания. Судебные запреты. Подтвержденная под присягой истина, направляемая в суд. Все это казалось таким ритуальным и магическим; таким мрачным и величественным. Мэгги кивнула в знак согласия.
Выйдя из офиса адвокатской конторы «Седж и Седж», Мэгги отправилась в свою убогую съемную комнату в районе Нью-Маркетс. Стоял последний день ноября, было холодно и сыро, и к пяти часам вечера уже стемнело. |