— Нет, конечно, — ответила мама. — Весь молодняк останется дома.

— Но… — начала было громко возражать Сильфида, однако мама просто резко хрюкнула, и Сильфида умолкла. Сумрак едва не захихикал, поражённый смелостью своей сестры. Вряд ли что-нибудь сможет долго сдерживать её.

— А теперь спать, — сказал Икарон.

Сумраку снилось, что он осматривал тело ящера, изучая массивные, лишённые оперения крылья. Он коснулся тугой кожи. На ощупь она была как его собственная.

Ящер вздрогнул и открыл глаз. Он повернул свою голову к Сумраку и обдал его своим дыханием.

— Даю тебе мои крылья, — сказал он.

Сумрак открыл глаза, ощущая одновременно тревогу и волнение. Он получил огромное удовольствие от мысли о том, что умеет летать. Но сны не были явью — это он знал достаточно хорошо. Сколько раз ему снилось, что он летал, но лишь для того, чтобы он проснулся, сидя на коре дерева? Он помнил слова мамы: он должен стараться быть похожим на других рукокрылов. Но был ли он на самом деле настолько похожим на них? Он вновь закрыл глаза, но заснуть уже не мог.

Судя по тишине, окутывающей дерево, у остальных членов колонии явно не было особых трудностей со сном, словно это была такая же ночь, как и все остальные, и словно они вовсе не слышали первый раз в своей жизни столь важного для себя рассказа.

Тихо, чтобы, чтобы не разбудить семью, Сумрак покинул место сна и пополз вниз по ветке, минуя гнёзда других спящих рукокрылов. Он сел на самом конце ветви, вблизи охотничьей присады своей семьи. Луна ещё не взошла, и поляна и окружающий её лес были скрыты обширной завесой тьмы. Внизу, почти над самой землёй, на нижних ветвях дерева висел, растянувшись, труп крылатого ящера.

Кетцаль — так отец назвал его. И он разговаривал с Сумраком, когда умирал.

Здесь, на ветке, он чувствовал себя балансирующим на самом краю ночи. Бесконечно глубокая, она раскинулась перед ним и под ним. Его никогда в жизни не пугала темнота. Он знал, что её боятся многие — не только молодняк, но и взрослые тоже. Они с радостью скрылись в своих гнёздах, когда настала ночь. Но по какой-то причине он сам никогда не чувствовал себя неловко, когда пробуждался ночью один, в компании только сверчков и звёзд.

В темноте сверкнул огонёк светлячка, и Сумрак инстинктивно испустил серию охотничьих щелчков.

Под его мысленным взором светлячок и его путь в воздухе замерцали, а потом…

От удивления у него перехватило дыхание.

Серебристый свет исходил от светлячка, словно рябь, расходящаяся по поверхности воды, являя целое созвездие других насекомых, а ещё дальше — густое сплетение ветвей на противоположной стороне поляны. Потом свет медленно померк, и Сумрак остался в наступившей черноте.

Как и все рукокрылы, он всегда пользовался охотничьими щелчками, чтобы определить местонахождение добычи.

Но он никогда не знал, что они могли освещать темноту. Ради эксперимента он послал вперёд другой поток щелчков. Его уши встали торчком и повернулись, чтобы поймать возвращающееся эхо. И снова внутри его головы мир выглядел гравированным на серебре. Полосами света на фоне неподвижности больших стволов и ветвей секвой проявились тысячи летающих насекомых. Все знали, что ночью бодрствовало очень много насекомых: ночных бабочек, жуков и комаров было так много, что ими можно было накормить целую колонию рукокрылов!

Мир вновь погрузился в темноту, и Сумрак сделал глубокий вдох.

Он умел видеть в темноте!

Почему никто не говорил ему об этом? Знает ли об этом Сильфида, просто держа это при себе? Он не хотел бы уступить ей в этом. Или, возможно, никто так и не осознал этого. Днём это было бы трудно заметить, потому что мир уже был освещён. А это было единственное время, когда они охотились и в той или иной степени пользовались своими щелчками.