Мадленка не успела сделать и десяти шагов, когда услышала окрик:

— Эй!

Обернувшись, она увидела все того же раненого рыцаря, сидевшего на своей серой в яблоках лошади.

Надо признать, что на боевом скакуне он смотрелся гораздо выигрышнее, чем в луже крови на земле. Мадленке показалось даже, что он внял ее совету и перевернул плащ изнанкой кверху.

— Я же сказал, я не приемлю благодеяний! — крикнул рыцарь.

— И что это значит?

— Чтоб тебе сдохнуть от чумы! — выкрикнул синеглазый. — Знай, что если ты когда-нибудь мне попадешься, я велю повесить тебя за горло!

Замечу, что это было весьма существенное уточнение, ибо в описываемую эпоху были распространены также способы подвешивания за ноги, за волосы и даже, пардон — ну да, вы, конечно же, сообразительней меня — за половые органы.

Поскольку синеглазый успел порядком надоесть Мадленке своей мелочностью и она уже узнала от него все, что хотела знать, моя героиня ни секунды не колебалась с ответом.

— Чтоб тебе сдохнуть от проказы! — заорала она но всю силу своих легких. — Если ты мне попадешься, то я не стану даже тратить время на то, чтобы плюнуть тебе в лицо!

И, повернувшись спиной к Боэмунду фон Мейссену, пошла прочь.

Глава седьмая,

в которой приводятся весьма любопытные соображения насчет истинного и ложного богатства

Дорога становилась все шире и шире, другие дороги вливались в нее, и Мадленка, убежденная в правильности избранного ею направления, шла прямо, никуда не сворачивая. Мало-помалу стали попадаться люди; двое стариков-нищих, к которым она обратилась, подтвердили, что этот путь точно приведет ее в замок князя Доминика Диковского. Нищие, видимо, принявшие шустрого рыжего мальчишку за своего, посоветовали ему изобразить увечье или измазаться грязью, если он и впрямь хочет поживиться в замке, ибо князь, хоть и богат несметно, денег за так не подает.

Мадленка учтиво поблагодарила за ценные сведения и отправилась дальше. Отнюдь не все, кто ей повстречался, были так просты в обращении, как эти убеленные сединами, все потерявшие в набег татар кроткие старики; однажды Мадленку едва не прибили пьяные крестьяне, а другой раз какие-то бродяги попытались отнять у нее сумку с едой, но Мадленка выхватила из рукава мизерикордию и рукоятью ударила обидчика — маленького кривоногого человечка — в глаз. Бродяга взвыл, а Мадленка пустилась бежать со всех ног и с той поры на всех, кто приближался к ней, глядела исподлобья -дескать, не тронь, а то зарежу.

Когда к ней обращались с расспросами, она коротко отвечала, что ее имя — Михал и что она бежала из монастыря от жестокого обращения, что почему-то никого не удивляло. Словом, Мадленка не сомневалась, что ей удастся без особых приключений добраться до князя и поведать ему всю правду без утайки, если бы не ноги, которые невыносимо ныли. Не раз и не два она проклинала свое легкомыслие и последними словами честила крестоносца за то, что в порыве жалости отдала ему лошадь, которая могла бы ей самой пригодиться, а рыцарю теперь все равно без надобности, ибо он наверняка уже преставился от ран и лежит где-то на дороге добычей для воронья.

Что такое, в сущности, человек без лошади? Да ничто. Пешими разгуливали только нищие да убогие; у любого крестьянина, даже самого захудалого, была своя кляча, а она, Магдалена Соболевская, единственно по неразумию осталась на своих двух. А ведь как помогла бы ей эта лошадь!

«Ну да ладно, — сурово обратилась к самой себе Мадленка, — плачь не плачь, сказал палач, теперь все едино.