Шимченко повернулся к Виталику:

– А ты… надежда и опора… уже сделал уроки?

Виталик замотал головой.

– Вперед, – улыбка Шимченко была ледяной. – Приду проверить.

Мальчишка, тяжело пыхтя, потопал наверх. Он несколько раз оглянулся, будто собирался что-то сказать еще, но каждый раз раздумывал.

– Вот это он всех грузит… – пробормотал Хыча Большому, с опаской поглядывая на сенатора.

В подвале Шимченко было много укромных закутков, куда без разрешения хозяина персонал входить не имел права.

«Тайная комната» находилась под кухней, однако наверху никто не услышал ни постороннего звука. Внизу же было шумно.

– Все скажу! Все-все-все! – вопил прикованный к списанному стоматологическому креслу без подголовника киллер-неудачник. Кресло стояло в центре квадратного куска старого, пузыристого линолеума: его Филя постелил заранее, чтоб не испачкать пол. За спинкой кресла поблескивала панель из пуленепробиваемого стекла. За нею, в неосвещенной части помещения, находился самый современный сейф. Хранились в высокотехнологичном шкафу не золото и не брильянты, а всякая полезная мелочовка, при помощи которой можно было одних людей возвысить до небес, а других – навсегда втоптать грязь. Документы, фотоснимки, прочее барахло. Имелось в этом сейфе и то, что могло погубить сенатора, попадись оно не в те руки. Так уж получалось, что этот компромат был обоюдоострым, обращаться с ним нужно было как с оружием: бережно, дабы не допустить самострела.

Шимченко сидел на скромном табурете, уперев заросший седой щетиной подбородок в сплетенные пальцы. Льдистый взгляд был направлен точно в переносицу киллера.

Филя неспешно прохаживался вокруг кресла, словно художник – возле мольберта, любуясь под всеми возможными углами творением своих рук. Вместо кисти у помощника сенатора были пассатижи, с инструмента на линолеум капала кровь.

– С трудом верится, – проговорил Филя, и пленник, выпучив глаза, со страхом уставился на него. – Такая маленькая-премаленькая штуковина, как ноготь, а столько боли.

– Я не хотел! Бес попутал! – метался в кресле пленник. – Мне доза была нужна… – Он скривился, затем зарыдал, дрожа всем телом.

– Кто тебя нанял? – спросил Шимченко, не отрывая подбородка от сплетенных пальцев.

Филя выразительно пощелкал пассатижами.

– Не знаю, начальник, – проговорил киллер, сильно кривя рот и роняя слюну на замызганный джемпер. – Веришь? Не знаю! Какой-то крендель вышел на Мымыку, а тот подцепил меня. Мы ведь с Мымыкой в девяностых обменники щипали. Мымыка как брат был мне!

– И где же теперь Мымыка? – спросил Шимченко.

– Так подстрелили его на трассе, командир… – Киллер невинно захлопал глазами.

– Концов, выходит, не найти? – уточнил тем же скучающим тоном сенатор.

– Я… я… – Киллер покосился на пассатижи. – Я знаю только, что Мымыке говорили о каких-то птичках. Я не знаю, что это означает, – мамой клянусь! – Пленник рванул вперед так, что кресло затрещало. – Мол, надо напомнить господину сенатору о птичках!

Шимченко побледнел.

– О каких еще птичках? – с угрозой проговорил он.

– Я не в теме, начальник!

Сенатор кивнул, и Филя ударил кулаком с зажатыми в нем пассатижами пленнику в ухо. Киллер снова зарыдал, по его грязной шее заструилась кровь.

– Кто тебя нанял? – повторил вопрос Шимченко.

– Говори, тварь! – гаркнул пленнику в здоровое ухо Филя.