Де Пейн вышел вслед за ним во тьму. Гастанг остановился и посмотрел через плечо рыцаря.

— Будь настороже, Эдмунд! Завтра постарайся разузнать, как этим наемным убийцам удалось попасть сюда и выйти отсюда. А я тем временем… — С этими словами коронер неспешным шагом удалился, напевая под нос свой любимый церковный гимн: «Opuella vera etpulchra».

Де Пейн возвратился в трапезную. Парменио расставлял табуреты вокруг стола. Беррингтон отпустил сержантов, запер дверь на засов, прислонился к ней спиной и махнул рукой в сторону стола.

— Давайте поедим, выпьем, поразмыслим и примем решение. Нам нельзя оставаться здесь — Уокин, будь он проклят вовеки веков, как ни в чем не бывало прячется в здешних переулках и притонах, обдумывает нападения на нас.

— И что же ты предлагаешь? — спросил де Пейн.

— Выманить его отсюда! — Майель стукнул кубком по столу. — Уехать из Лондона. Давайте отправимся туда, откуда родом этот негодяй, — в поместье Борли в Эссексе. Ты, Эдмунд, уже выздоровел, зима вот-вот закончится. Я уверен, куда бы мы ни поехали, Уокин отправится за нами.

Де Пейн взглянул на Парменио, тот кивнул. Беррингтон, казалось, тоже был согласен с таким предложением.

— В этом есть резон, — пробормотал он. — Король собирается уехать из Лондона в Дувр. Что касается Уокина, то здесь мы ничего не добились. Дела ордена в Лондоне мы успешно завершили. А вот семейные дела нам с Изабеллой еще надо решить. Что же, поедем в Борли, а потом, — он улыбнулся, — мы должны возвратиться в фамильное имение Брюэр в Линкольншире.

Все разрешилось к всеобщему согласию. Де Пейн пожелал всем доброй ночи и пошел в свою келью. Внутри у него все кипело от волнения. Слова Гастанга о том, что нужно во всем разобраться, усугубляли его собственные подозрения, особенно относительно загадочных занятий Парменио. Более того, им вновь предстояло месить грязь на дорогах, следуя к какому-то захолустному поместью. Эдмунд посмотрел на висевшее над ложем распятие и не впервые уже задумался о принесенных им обетах и о своей жизни рыцаря Храма. Взволнованный всеми этими думами, он разделся, достал из седельной сумки маленький потертый псалтырь, перешедший ему по наследству от славного Гуго, и преклонил колени на жестком полу. Погладил переплет из телячьей кожи, провел пальцем по серебряной гравировке креста, потускневшей от времени. Страницы книги пожелтели, утлы залоснились и почернели от следов часто касавшихся их пальцев. Эдмунд придвинулся ближе к свету свечи и раскрыл книгу на положенной вечерней молитве. Вслух, нараспев прочитал первый стих псалма: «Но лице Господне против делающих зло, чтобы истребить с земли память о них…»

— Так ли? — прошептал де Пейн, вспоминая изуродованный труп молодой женщины и откровения Ловца мёртвых. Он подавил сомнения и попробовал читать дальше, хотя мысли уносились к мрачной ризнице, где лежало то страшное тело.

На следующее утро де Пейн проснулся рано. Отстоял заутреню, ненадолго предался благочестивым размышлениям, позавтракал в кухне, где повара накладывали в глубокие тарелки овсянку, поливали ее молоком, добавляли мускатный орех, а рядом клали белые лепешки, густо намазанные маслом и медом. Сам он выпил чашку разведенного водой пива, а затем вышел на вымощенный булыжником двор. Слуга, вооружившись ведром и тряпкой, смывал кровь со ступеней гостевого дома. Де Пейн подошел ближе, кивнул слуге и пошел по кровавым следам через двор. Вдруг он резко остановился. До внешней стены подворья следов крови больше не было. Озадаченный, он стал осматриваться, пока не услышал, как его окликают по имени. К нему спешил сержант, выпуская на морозе клубы пара изо рта.

— Господин, там, у ворот, женщина.