Выслушав отчет о путешествии, Великий магистр отпустил их, приказал занять вот эту палатку и готовиться к следующему штурму. С тех пор минуло пять дней. Распространились слухи, что вот-вот начнется решительный приступ. Де Пейну, Майелю и Парменио приказали действовать в составе передового отряда, когда пробьет девятый час и начнет спадать дневная жара. Де Пейн развязал висевшую на шее ладанку и вытащил клочок пергамента, переданный ему Низамом. Рассмотрел аккуратно начертанные цифры: послание было зашифровано, и проникнуть в его тайну Эдмунд не смог — во всяком случае, пока. Он смахнул со щеки капли пота, едва сдерживая гнев, вспыхнувший было из-за того, что какой-то грязный и растрепанный паж заорал на щенка, с которым Эдмунд успел подружиться. Спрятав на прежнее место клочок пергамента, он уставился на беспрестанно колеблющуюся желтую дымку, ощущая, как сосет под ложечкой от нарастающего возбуждения. Вот уже неделю он в лагере, а волнение не проходит. Эдмунд успел смириться с тем, что уютный мирок, в котором он пребывал, мирок положенных, расписанных по часам молитв, прерываемых исполнением рыцарского долга, неумолимо расползается по швам, как пропитавшийся водой гобелен. Надо бы расспросить Тремеле — вот только как? К кому обратиться за помощью? По прибытии в лагерь он услыхал о внезапной кончине Трассела. Знаменитый герой подхватил лихорадку и сгорел за один день. Де Пейн, в мозгу которого роились подозрения, спрашивал себя, от естественных ли причин последовала смерть англичанина.

— Пора!

Де Пейн поднял взгляд, заслоняясь рукой от солнца. Парменио и Майель стояли рядом, возвышаясь над ним.

— Пора! — Майель хлопнул его по плечу.

Де Пейн нырнул вслед за ними в темноту палатки. Надел свой хауберк и кольчужные шоссы, перебросил через плечо перевязь с мечом, водрузил на голову сужающийся кверху шлем, подхватил щит в форме сокола. Прополоскал рот глотком воды, дожидаясь Майеля и Парменио. Когда и они были готовы, прочитал вполголоса охранительную молитву, и все трое вышли из палатки и зашагали через лагерь.

Предвечерняя дымка становилась гуще. Миновали огромную повозку, чей передок был задран к небу: оглобли послужили походной виселицей, на которой казнили двух пойманных сегодня утром воров. Запах разлагающихся трупов уже привлек лагерных псов, их отгонял взмахами дубинки беззубый подслеповатый старик, сидевший на перевернутой корзине. По другую сторону повозки монах-бенедиктинец в черной рясе, устроившись прямо на земле, выслушивал исповеди. Мимо прошли, перекрикиваясь и распевая песни, несколько продажных девок в своих бесстыжих нарядах. Густой запах навоза перемешивался с тошнотворным запахом многих тысяч немытых человеческих тел и ароматами варева, доносившимися от походных костров. Три рыцаря стороной обошли пышущие жаром оружейные и кузнечные мастерские, глядя себе под ноги, чтобы не наступить на кучи отбросов и валявшееся повсюду снаряжение. Де Пейну показалось, что он спит и видит сон, полный кошмарных и нелепых видений: вот мужчина и женщина с криками и стонами совокупляются под навесом палатки; вот проповедник распевает псалмы, взобравшись на разбитое корыто; вот торговцы священными реликвиями предлагают каждому купить образок, верное средство защиты в сражении, а мимо всего этого неспешно проезжают знатные господа на покрытых богатыми чепраками боевых скакунах, держа на согнутой руке охотничьих соколов, а рядом с конями бегут, заливаясь лаем, борзые. Нереальный мир — искаженный, окутанный пыльной завесой.

С де Пейна уже в три ручья лил пот. Тяжело давила на плечо перевязь с мечом. Идущие рядом Майель и Парменио оживленно беседовали. Они и его окликали, но он сделал вид, что не слышит. К переднему краю лагеря шагали и другие воины в полном боевом снаряжении, взбирались на невысокий вал, увенчанный заостренными кольями, на большинстве из коих красовались головы казненных пленников.