Как-то раз, уже после отъезда из Дувра, он попытался сосчитать различные оттенки одного только зеленого цвета — и растерялся от всего этого великолепия. Его дед Гуго побывал на этих островах лет тридцать назад, и де Пейн догадывался, отчего Ордену рыцарей Храма так хочется поглубже пустить корни в этой богатой и плодородной земле. Но чувствовалось в красотах этого королевства и нечто колдовское, даже зловещее. Особенно остро это ощущалось в густых лесах, которые заставили Эдмунда вспомнить сказки, рассказанные ему в детстве бабушкой Элеонорой: о таинственных краях, полных загадочных звуков; о папоротниках и кустах, что ползают с места на место, будто гонимые страхом. Над его головой древние как мир деревья тянули вверх, к небу, свои корявые черные ветви. Часто встречались густо поросшие цветами поляны, над которыми проносились птицы всевозможных расцветок. А дальше, за всем этим, — болота, трясины, заросшие камышом пруды, тихие, словно могилы усопших. Казалось, над ними неслышно расстилается, несмотря на ясный полдень, какой-то невыразимый ужас. То и дело путникам попадались древние камни и остатки капищ, где когда-то, давным-давно, жрецы поклонялись злобным божествам. Майель поднимал настроение своим спутникам, рассказывая всякие небылицы о том, что в непроходимых чащобах живут гоблины, привидения и прочая нечисть, о ведьмах-людоедках, которые прячутся в глубине леса, неусыпно подкарауливая усталых путников. Рассказывая эти байки, он все время подмигивал благородной Изабелле, не сводя при этом глаз с лица де Пейна. Рыцарь старательно скрывал свой страх, но по ночам эти легенды оживали в его снах: то и дело ему виделось, будто он в одиночку, безоружный, заблудился в этих краях, потеряв коня, и вынужден бежать через поляны, над которыми сгущается тьма, а по пятам его тенями преследуют духи ночи.

— Эдмунд!

Он вздрогнул. Майель и Изабелла придержали своих коней. Они уже почти выехали из лагеря королевских войск, разбитого у стен замка Гиффорд, — беспорядочного скопища шатров из бычьих шкур и лачуг-времянок, жмущихся к ярко пылающим кострам. Стемнело, и ночной воздух наполнился густыми ароматами походных кухонь и зловонием, идущим от выгребных ям и коновязей.

— Эдмунд, — насмешливые нотки в голосе Изабеллы заставили его вспомнить о Низаме, — ты снова грезишь наяву. Она указала рукой на лагерь. — Майель полагает, что этому беспорядку вскоре придет конец: Генрих Плантагенет должен заключить мир. А как думаешь ты?

Так, не переставая спорить о войне, они и въехали через похожие на пещеру укрепленные ворота Уоллингфордского приорства на широкий, вымощенный камнем двор, вмещавший конюшни, кузни, кухни, буфетные и кладовые. Де Пейн спешился, убедился, что заботы о его коне взял на себя один из конюхов, и отыскал дорогу в узкую келью, отведенную ему в гостевом доме. Монастырские колокола прозвонили к ранней вечерне. Эдмунд снял доспехи, умылся, надел свой плащ и присоединился к братии на клиросе полутемной церкви. В святилище, выстроенном из светло-желтого известняка — такой привозят из Кана, — было тесно от колонн и арок, статуй святых и горгулий, а свечи отбрасывали зловещие тени на полированный дубовый аналой и прочее убранство.