|
Евстахий схватил свою перевязь и накинулся на собак, хлеща налево и направо, пока Санлис не схватил его за руку, нашептывая что-то, и не проводил почтительно назад, к креслу справа от отца. Де Пейн не сводил с него глаз. Слишком буйно вел себя Евстахий! Что же он, слаб рассудком? Припомнилось, что, несмотря на всеобщее уважение, которым пользовался король Стефан, церковные деятели, в том числе архиепископ Кентерберийский и сам святейший Папа, издали строжайшие указы: Евстахий, его естественный наследник, ни в коем случае не может занять английский престол. Рим особенно твердо настаивал на этом, намереваясь положить конец гражданской войне. Если бы победил Стефан, быть может, Евстахию и удалось бы стать королем, если же он потерпит поражение (а превратности войны всем известны), то корона достанется победителю, Генриху Плантагенету. Внимательно разглядывая лицо принца, покрывшееся от гнева красными пятнами, с застывшей на губах пеной, и прикинув, с какой скоростью он опустошает один кубок вина за другим, де Пейн начал понимать, почему знатные бароны не хотят служить такому господину. Возможно, Евстахий и славится свирепостью в битвах, но…
Майель тронул Эдмунда за руку. — Что с Байосисом? — прошептал он. Магистр английских рыцарей Храма привстал в кресле, словно его обеспокоила выходка Евстахия. Одной рукой он вцепился в стол, другая поползла от живота к груди. Лицо посерело, лоб обильно покрылся крупными каплями пота, глаза вылезали из орбит, а широко открытый рот жадно ловил воздух. Магистр дышал с трудом, хрипло, едва не заходясь кашлем, будто никак не мог прочистить горло. Де Пейн в ужасе наблюдал за тем, как Байосис отчаянно замахал руками, задыхаясь и издавая сдавленные стоны. — Господи помилуй! — завопил Евстахий. Гости устремились на помощь Байосису, а тот, рухнув на пол, забился в конвульсиях, суча руками и ногами, ударяясь головой о плиты пола. Смятение охватило собравшихся, в трапезную вбежали слуги. Позвали монастырского травника, однако помочь Байосису на этом свете уже ничто не могло. Приор вошел в ту минуту, когда душа магистра расставалась с телом. Откинув капюшон и поправив на шее епитрахиль, приор торопливо совершил таинство соборования: помазал лоб умирающего елеем и громко зашептал формулу отпущения грехов в крайности. Парменио пересел в обитое кожей кресло, которое прежде занимал Байосис. Взял в руки и понюхал кубок с вином, затем чашу для воды, сморщил нос и отодвинул кубок в сторону. Генуэзец сидел, наблюдая, как Байосис умирает, а приор заканчивает святой обряд. — С ним случился удар? — спросил Евстахий. — Яд! — Парменио поднял кубок повыше. — В вине осадок, и пахнет оно скверно. Подошел де Пейн, взял кубок, опустошенный лишь наполовину. На дне были заметны мелкие крупинки порошка. Понюхал. Густой аромат крепкого кларета, но к нему примешивался слабый посторонний запах, похожий на то лекарство, которое де Пейну в детстве давали от жара. Он отставил кубок. Сопровождавшие короля воины, встревоженные распространившимися по монастырю слухами, устремились в трапезную, однако Евстахий грубыми окриками выгнал их за дверь. — И что за яд? — поинтересовался Стефан, оставшийся невозмутимым — он даже не поднялся со своего кресла. — Что за яд? — переспросил приор, вытирая руки салфеткой, которая лежала рядом, у тазика для омовений. Приор указал на Парменио и брата-травника, которые проверяли все кубки подряд, бутыли и кувшины на столе. — Ваше величество, в нашем лазарете есть всевозможные травы. В саду мы выращиваем во множестве шафран, паслен, купену, наперстянку… — А кто мог это сделать? Приор и брат-травник одновременно пожали плечами и покачали головой. Евстахий сердито махнул им рукой: уходите! Но как только за обоими закрылась дверь, принц повторил тот же вопрос. |
