Он пригласил всех своих в подпол. Своими оказались: дядя Фёдор, Шарик, галчонок Хватайка и папа Дима.

— Вы как хотите, — говорит Матроскин, — а так жить нельзя.

— Правильно, — согласился папа. — Назревает революционная ситуация. Низы не могут, а верхи (он постучал пальцем в потолок) не хотят жить по-старому.

Галчонок Хватайка сразу закричал:

— Кто там? Кто там?

— Там они, — ответил папа, — чёрные полковники.

— Надо искать выход, — продолжил кот.

— Есть, — сказал Шарик. — У меня уже есть. Я уже нашёл. Очень интересный выход.

— Какой? — спрашивает кот.

— Надо выдать тётю Тамару замуж.

Идея всем понравилась. Все стали в уме женихов перебирать.

— За кого? — спросил Матроскин. — Уж не за почтальона ли Печкина?

— Нет, — отвечает Шарик. — Почтальон Печкин её не потянет. Надо её за профессора Сёмина выдать. За того, который язык зверей изучает. Он недавно из Африки вернулся, я знаю. Он крокодильские диалекты изучал.

— Но как это сделать? — спрашивает дядя Фёдор. — Ведь они даже не знакомы.

— А так, — говорит Шарик. — Знакомство по переписке. Мы между ними переписку наладим. Или через объявления в газете.

— Хорошо, — согласился Матроскин. — Налаживай. Какие ещё будут предложения и варианты?

Папа сказал:

— Тесновато ей в Простоквашине. Ей бы на большой государственный простор выйти. Давайте её в Государственную Думу выдвигать.

— А она справится? — сомневается Шарик. — Это ж какая работа. Это ж за всю страну думать надо!

— Она и в международном уровне справится, — говорит папа. — Она за всю планету думать может. Она там такое натворит!

— Вот пусть там и творит на международном уровне, — решил Матроскин. — А Простоквашино пусть в покое оставит.

Все за работу принялись. Шарик начал переписку между тётей Тамарой и профессором Сёминым налаживать. Матроскин и дядя Фёдор стали листовки обдумывать для выборов в Государственную Думу. А папу для воспитания на сеновал отозвали.

Тамара Семёновна тоже собрание устроила. Она собрала на сеновале всех взрослых и говорит:

— Можно, конечно, вести растительную жизнь. Жить как живётся: встал, поел, поспал. Снова встал, поел, поспал.

— На почту сходил, — добавил Печкин.

— На почту сходил, — подхватила тётя Тамара. — И всё! Через семьдесят лет жизнь прошла мимо. Люди должны быть куда-нибудь нацелены. На что-то очень важное.

— Мы не ракеты, — проворчал папа, — чтобы нас куда-то нацеливать. Надо просто жить.

— Ох, Димитрий, — сказала тётя Тамара, — ты уже дожился. От тебя сын сбежал. А была бы у него цель, никуда бы он от тебя не ушёл. Ну вот скажи ты мне, на что ты его нацеливал?

— На «книжку прочитать», на «в магазин сходить», на «в шахматы поиграть»…

— И только-то?! А если бы ты его нацелил к двухтысячному году космос освоить, на Луне в футбол играть с китайцами, он бы никуда бы не ушёл, он был бы делом занят.

— Он бы китайский язык изучал, — сказал папа.

Письмо, которое Шарик накалякал профессору Сёмину, было написано на синей бумаге с цветочками. Шарик торжественно его прочитал Матроскину и дяде Фёдору:

— «Уважаемый профессор! Какая хорошая погода стоит в Простоквашине! Одна таинственная женщина любит гулять около речки с собачкой ближе к вечеру.