Он изо всех сил толкнул Джонсона в прихожую. Тот потерял равновесие и грохнулся на пол. Когда Марлоу бросился к нему, тот уже поднялся на ноги, дрожа от страха, а Мария схватила Марлоу за волосы, повернув назад его голову. Она ударила его по лицу, крикнув:

– Хватит! Не слишком ли много для одного дня?

Когда Марлоу собрался отбросить ее, папа Магеллан, внезапно обретя откуда-то взявшуюся энергию, юркнул в дверь, схватил Джонсона за плечо и вытолкал его наружу.

– Давай, уходи отсюда, ради Бога! Скорей!

Джонсон бросил через плечо испуганный взгляд, проскочил в дверь и исчез в тумане.

Наступила тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Марлоу. Мария уже не плакала. Она раскраснелась, и глаза ее горели.

– Что это с вами такое? – громко спросила она. – Это ваша обычная реакция на насилие? Не можете владеть собой? Хотите, чтобы в один прекрасный день вас повесили?

Марлоу смешался и смотрел на нее сверху вниз. Он проглотил стоявший в горле ком и сказал:

– Когда я был мальчиком, мой отец хотел, чтобы я стал врачом. Он был клерком на небольшом жалованье, и поэтому я, по его убеждению, должен был стать врачом. Я не хотел этого, но мое нежелание не имело значения. Отец бил меня все время, когда я учился в школе, пока в один прекрасный день – мне тогда было семнадцать лет – я не обнаружил, что сильнее его. Я врезал ему в челюсть и ушел из дома.

Дрожащей рукой он пошарил сигареты и продолжал:

– Там, в Маньчжурии, на шахте, куда меня отправили, был один дежурный китайский офицер. Его звали Ли. Маленькое имя для маленького человечка. У него был комплекс по поводу его роста, поэтому он, естественно, возненавидел меня. Он посылал меня работать на самый низкий горизонт, где я стоял по колено в ледяной воде по двенадцать часов в день. Иногда Ли казалось, что я работаю недостаточно прилежно, и он оставлял меня на ночь, когда других поднимали наверх. Мне до сих пор снится все это. Он появлялся среди ночи и кричал на меня, а его голос эхом отдавался в проходах шахты. Иногда он подвешивал меня за руки и тяжело избивал.

Мария тихо плакала, покачивая головой из стороны в сторону.

– Хватит. Пожалуйста, хватит.

Марлоу, не слушая ее, продолжал:

– Так чему же я научился благодаря всему этому? Я объясню вам. Это очень просто. – Он поднял сжатый кулак. – Вот! Вот что уважают! Сапог и кулак. Меня всю жизнь били. Мой отец, капитан Ли, О'Коннор, Моноган – все они одинаковы по своей природе, и со всеми можно сладить только одним способом.

Мария отвернулась, а Магеллан подошел и положил Марлоу руку на плечо. На его лице были написаны горечь и сожаление.

– Я-то знаю, что такое иметь дьявола у себя за плечами, но это единственный враг, с кем ты должен бороться. Больше ни с кем во всем мире.

Марлоу слабо кивнул.

– По-моему, мне как раз теперь нужна ванна, папа. В самый раз.

Он было пошел, но остановился, уже опустив одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх.

– И еще одно, папа. Та работа, о которой вы говорили. Если она еще нужна вам, я займусь ей. О'Коннор начинает раздражать меня. Он напоминает одного знакомого мне типа.

Старик заулыбался, его лицо снова ожило.

– Вот и прекрасно, сынок, – сказал он. – Иди и прими ванну, а потом мы с тобой потолкуем.

Марлоу повернулся и начал подниматься по лестнице. Все его тело было налито свинцовой тяжестью. Он было уже начал сожалеть о принятом решении, но дело сделано. И что бы теперь ни случилось, он ни за что на свете не повернет обратно. Будто какая-то неведомая сила схватила его в свои объятия и быстро несла в неизвестном направлении.