Наконец протрубил рог! Трижды — пронзительно и жестоко. Не мог Гью Гисбурн трубить иначе. Шериф от радости всплеснул руками и так подскочил в седле, что конь под ним пошатнулся.

— Клянусь святым Губертом, покровителем охотников, пришёл конец бездельнику! — крикнул он. — А без Робин Гуда эти висельники не стоят и фартинга. Вперёд, молодцы! Немало золота и крепкого вина захватим мы сегодня в разбойном гнезде!

Ни бога, ни чёрта не боялись королевские лесники, ни бога, ни чёрта не боялись наёмные солдаты. Издалека, с севера Англии присланы они — местных людей не заставить идти против Робина и его лесных братьев.

— Робина нет! Робин убит! — прокричал им рог Гью Гисбурна, а только Робин Гуда и боялись наёмники больше бога и чёрта. И теперь, ободрённые, бросились они из засады добывать сокровища в тайниках Шервудского песа.

Твёрдо стояли лесные братья и бились надёжно, хоть и захватили их люди шерифа врасплох. Но слух о смерти капитана наполнил их души смятением и начали поддаваться зелёные ряды…

Предвкушая победу, шериф, однако, предусмотрительно держался в двух полётах стрелы от побоища. У него было своё развлечение: слуги приволокли пойманного верёвочной петлёй певца Аллена о’Дела, и теперь его милость, наезжая на привязанного к дубу пленника, покалывал его шпорой в раненый бок и с издёвкой спрашивал:

— А не споёшь ли, весёлый менестрель, свою знаменитую песню о моём толстом брюхе и жидкой бороде?

Аллен молчал. Стыдно и горько было ему за себя и душа болела за своего капитана.

Вновь двинул коня весёлый шериф, но тот вдруг испуганно прянул в сторону, едва не выбросив его из седла: загораживая собою дуб и пленника, перед ним встал человек в окровавленной одежде из лошадиной шкуры. Глухой капюшон скрывал его лицо, два лука держал он в руках, на колчане виднелся герб Гисбурнов.

— Пленник мой! — грозно зарычал он, и шериф не удивился — он был наслышан о диком нраве сэра Гью. — За голову Робин Гуда, вместо обещанного золота, я беру у тебя этого человека, — объяснил рыцарь спокойнее.

Скупой шериф разрумянился от удовольствия. Никак нельзя было ожидать от Гисбурна такого бескорыстия. Или жажда мести затуманила его рассудок?

— Возьми, возьми, — поспешно согласился он, — во имя бога и пресвятой Троицы дарю тебе бездельника.

Не отвечая на любезные слова шерифа, сэр Гью из-за пояса вытащил кинжал тонкой итальянской работы.

— Отойдите дальше, — рявкнул он на любопытных слуг, — нечего совать носы, куда не следует! — и, обернувшись к пленнику, одним ударом разрубил стягивавшую его верёвку.

Его милость шериф начал было принимать величественно-разгневанный вид, — всё же барону Гисбурну следовало быть повежливее, — но тут же, побледнев, он припал к гриве коня.

— Да поворачивайся же, Аллен, — крикнул одетый в шкуру рыцарь, — целься старому негодяю прямо в брюхо, если он сейчас же сам не свалится с коня! — мнимый Гисбурн сорвал с себя капюшон из лошадиной шкуры и далеко отбросил его.

Кубарем скатившись с коня, шериф торопливо поднял дрожащие толстые руки:

— Сдаюсь. Пощади меня, великодушный барон Фицус!

— Капитан!? — воскликнул певец и жадно схватил протянутый лук. — Я управлюсь здесь и один, а ты поспеши на помощь лесным братьям — твоё воскрешение воскресит нашу победу.

— Капитан! — в ужасе повторили слуги шерифа. — Сам Робин в шкуре проклятого дьявола!

Миг и на поляне перед натянутым луком Аллена о’Дела остался один лишь насмерть перепуганный шериф Ноттингемский.