— Как же мы убежим отсюда, Гуг? Как убежим? — в тоске говорил тот, осматривая толстые стены и железную решётку в единственном, узком, как щель, окне.

И только много позже, вслушавшись в этот жалобно робкий вопрос, Гуг вдруг повернулся лицом к стене и, упираясь горячим лбом в холодный камень, сказал тихо, но твёрдо:

— Я думаю… я думаю, что я… не убегу отсюда, Улл.

Глава I

Прошло десять лет. Замок Локслей наполовину утратил свой мрачный вид — огни и флаги украшали его по случаю свадьбы. Весёлый барон Локслей выдавал замуж единственную дочь Элеонору. Семнадцать лет минуло ей, и многие взоры она привлекала, пора было получить покровителя более сильного, чем стареющий отец и барон-горбун.

Замок молодого барона Уильяма Фицуса, графа Гентингдонского, стоял на соседнем холме, владения его граничили с землями Локслеев, а сам он приходился им дальним родственником и ровней по знатности и богатству. Всего этого было настолько достаточно, что даже нежному отцу не пришло в голову спросить Элеонору, люб ли ей молодой барон. Узнав его решение, не спорила — разве что стала чуть бледнее и тише, чем всегда. А так как и всегда она была бледна и тиха, то никто ничего не заметил.

Свадьба была весёлой и пышной, как и круг гостей, собравшихся почтить своим присутствием новобрачных. Из всех соседних замков и из многих дальних съехались гордые бароны и знатные графы, каждый с семьёй и со свитой. Каждого надо было поместить в покоях соответственно его знатности и богатству, так же рассадить за столом, чтобы вместо мира и дружбы не нажить себе досады и вражды. А так как важность свою большинство рыцарей стремилось поддержать грубостью и заносчивостью, то сделать это было совсем не просто.

На следующий день отдохнувшие от вечернего пира гости шумно высыпали на двор, где слуги уже держали под уздцы осёдланных коней: барон Фицус увозил в свой замок молодую жену и часть гостей следовала за ними для продолжения торжества.

Госпожа Элеонора уже сидела на своей спокойной белой лошадке, но глаза её словно искали и не находили кого-то в толпе, наполняющей двор. Лицо горбуна, исподтишка наблюдавшего за ней, оживилось ехидной радостью, наклонившись к сестре, он промолвил тихо и насмешливо:

— Чёрные глаза Гуга хороши, сестрица, но я позаботился, чтобы они не мешали тебе сегодня, — и, выдержав паузу, ещё тише договорил: — Я ведь тоже вчера вечером прогуливался в саду… под яблонями…

Элеонора не ответила ему, но побледнела так сильно, что заметил сэр Уильям.

— Тебе дурно, моя милая? — заботливо спросил он, наклоняясь со своего высокого коня.

— Нет, нет, благодарю, — ответила она, не глядя на брата, и, выпрямившись, тронула поводья.

Весёлые крики и звуки рога напутствовали отъезжающих. И в ответ им в подземелье замка глухо брякнула тяжёлая цепь: рослый юноша в одежде цветов дома Локслей попытался вскочить с охапки соломы, но брат удержал его.

— Гуг, — повторял он, — не шевелись ради матери божьей! Ты перережешь себе горло!

Но тот бился как безумный, зубы «лисы», которую с трудом подняли бы два человека, рвали его плечи и шею и пятна крови уже покрыли каменный пол. За толстыми стенами в эту минуту прогрохотал подъёмный мост — Элеонора Локслей, графиня Гентингдонская, покинула родной замок.

Гуг опустился на солому. Он перестал биться так же внезапно, как начал, глаза его горели недобрым огнём.

— Я убью его! — сказал он, но кроткий Ульрих схватил его за руку:

— Не говори так, Гуг, ради создателя.