Он вяло попытался освободить своё плечо от тяжёлой руки Робина, но получил толчок, от которого отлетел в сторону и упал бы, если б другой человек, появившийся вслед за первым из-за кустов орешника, не поддержал его.

— С ума сошёл, капитан? — вскричал он с досадой, но Робин Гуд перебил его:

— Говорю тебе, Гуг, — вспыльчиво крикнул он, — что буду трясти этого мальчишку, пока он не проснётся и не почувствует себя мужчиной. Эй, приятель, если у тебя рыбья кровь, я разогрею её парочкой хороших тумаков. Может быть, ты догадаешься сказать тогда, что за беда стряслась с тобой и чем тебе можно помочь?

— Помочь, — медленно повторил юноша, как будто просыпаясь, и вдруг, оттолкнув Гуга, кинулся к Робину и схватил его за руки.

— Так помоги мне! — пылко вскричал он. — Помоги! И всю жизнь свою я, Аллен о’Дел, отдам тебе!..

— Вот так-то лучше, — одобрительно проговорил Робин и крепко сжал и потряс тонкие руки. — Говори, дружок, да скорее, дело, видно, не терпит.

— Через час по этой дороге пройдёт свадебный поезд, — волнуясь и торопясь, заговорил менестрель. — Франклин Седрик отдаёт свою дочь, мою невесту, в жёны сэру Гуго де Феррико и епископ Герефордский повенчает их в нашей приходской церкви. Ему семьдесят лет — жениху, но он норманн, богат и знатен, а я… бедный саксонский певец. Он поедет с целой свитой гостей, слуг и оруженосцев, и с ними ещё слуги епископа. — Снова опустив голову, юноша добавил упавшим голосом, — только чудо может спасти её и меня.

— Нет, всё-таки тебя, похоже, спасёт пара хороших затрещин, — беззлобно сказал Робин и, обернувшись к Гугу, быстро добавил:

— Норманн богат и знатен и негодяю семьдесят лет. Недаром у меня сегодня чесались руки… Спеши же, брат, молодцы уже выспались и скучают без дела. Бегите к церкви да поживее и спрячьтесь в кустах. А услышав сигнал, не зевайте, я затрублю только, когда нам здорово подпечёт пятки. Готов ты, юнец? — Но менестреля нельзя было узнать. Нахмурив брови и крепко сжав губы, он бережно укрепил виелу за спиной и молча попробовал, хорошо ли ходит в ножнах его небольшой лёгкий меч. Затем быстрым движением спрятал под шапку нависшие на глаза золотистые кудри.

— Идём, — твёрдо сказал он. — Выходит, я слышал о тебе правду.

Не успели потревоженные человеческой речью горлинки заняться собственными делами, как за поворотом опустевшей дороги послышались стук копыт и весёлые голоса. Это были важные путешественники. Они ехали по трое в ряд и громкими речами разгоняли робких обитателей леса. Два белых мула в переднем ряду и такой же масти конь между ними сияли роскошью убранства не менее, чем сами всадники. Рыцарь на белом рысаке был облачён в золочёную кольчугу итальянской работы, и узорчатый шлем с поднятым забралом, ножны громадного прямого меча и изогнутые шпоры украшали драгоценные камни. Сердце блестящего рыцаря несомненно билось молодо и горячо. Лихо подбоченясь и ловко поворачиваясь в седле, и выразительно поглядывал на следовавшую за ним нарядную девушку.

Однако любопытному дятлу, притаившемуся за веткой старой берёзы, удалось подметить, что рука важного рыцаря, державшего поводья, порядочно дрожала и шлем на гордой голове подозрительно колыхался. Увы, годы бегут одинаково быстро для бедных и богатых, для знатных и для униженных судьбой. И всё золото сэра Гуго де Феррико не могло купить ему ни молодости, ни любви спутницы, молчаливо следовавшей за ним, опустив заплаканные глаза.

Однако это меньше всего интересовало сиятельного барона. Сам епископ Герефордский в чёрной шёлковой одежде, украшенной кружевным воротником и подбитой дорогим мехом, ехал справа от жениха на спокойном муле.